Ольга без всякой охоты обернулась. Ларек слева, ларек справа, выход — каменные ворота в облупившейся краске — совсем рядом.
…Двое — один ошую, одесную другой. Полушубки одинаковые, короткие, словно обрезанные, и шапки одинаковые, и кожаные ремни. У того, что слева — рука в правом кармане.
— Гражданка!..
Зотова послушно остановилась. Тот, у которого рука в кармане, уже совсем близко. Спешит, свежий снег валенками загребая. Ну, беги, беги…
— Ай, черт!..
Промахнулась, но не слишком — целила портфелем в нос, в подбородок попала. Добавила подошвой ботинка в колено…
Н-на!
— Стой! Стреляю!..
Бывший замкомэск вновь не стала спорить. До ближайшего ларька она уже добежала.
— Стою!
За спиной — холодные доски, в левой руке, к поясу поближе — портфель, замок уже расстегнут. Двое в полушубках рядом. Один оружие достал, второй не успел, колено ушибленное гладит.
— Так чего, граждане? Стреляем — или как?
В правой руке — тяжелый брусок, бечевкой обвязанный. Сквозь порванную бумагу что-то черное бок свой кажет.
— Взрывчатки здесь — фунт целый, на всех хватит. Разнесет — год собирать будут. Ну, чего стали? Оружие бросить, руки поднять!..
Оружие бросать не стали, но и с места не сдвинулись, заслушались, видать. Зотовой и самой понравилось. Давненько по душам говорить не приходилось! И горло отпустило, чисто голос звучит, по всем рынке, поди, слышно.
— Мы из ОГПУ! — не слишком уверенно проговорил ушибленный.
Замкомэск оскалилась:
— Из хре-не-у. Вы чего, в форме? Или мандат предъявили? Дернетесь — и вас в небесной канцелярии устав наизусть учить заставят до самого Страшного Пролетарского суда… Ни с места, я сказала!..
Для пущей верности Ольга шагнула вперед, качнув бруском в воздухе. Тот, что был слева, отшатнулся.
— Гражданка! Вы своим поведением усугубляете…
Не договорил, на брусок взглянул. Второй все еще колено гладил, похоже, попала удачно, в нужную точку. Кавалерист-девица, решив ковать железо, пока горячо, поудобнее перехватила замотанный в газету предмет. Кидать надо в левого, потом — сразу вперед, к дорожке…
— Что здесь происходит? Немедленно прекратить!..
Эх, не успела! Еще двое — высокий и плечистый в таком же полушубке и пониже, в темном пальто, со стеклышкам на носу. Очки? Нет, пенсне, словно у меньшевика с плаката.
— Гражданка, вы бы мыло спрятали.
Тот, что повыше, понимающе усмехнулся, не иначе, тоже оценил. Лицо внезапно показалось Ольге знакомым — то ли в Главной Крепости встречались, то ли во Внутренней тюрьме на Лубянке. Красивый парень, видный, не то, что этот, в пенсне.
Мыло, дегтярное, с березовой чагой, для бани незаменимое, прятать все же не стала, просто руку опустила. Гражданка Красноштанова хотела подарок сделать, но Зотова, характер проявив, расплатилась согласно прейскуранту.
Знакомый парень между тем что-то шептал на ухо другому, который в пенсне. «Меньшевик», дослушав, поморщился и посмотрел на горе-агентов, что уже успели отступить к самой дорожке:
— А ну, пошли вон!
Те и пошли, причем весьма резво, несмотря на то, что ушибленному пришлось даже не хромать, а подпрыгивать на одной ноге. Скромное дегтярное мыло и вправду оказалось вещью, совершенно незаменимой.
«Меньшевик» бросил кислый взгляд на отступающее воинство, затем, резко повернувшись, блеснул стеклышками:
— Зотова, значит? Это какая Зотова? У которой дочка генерала Деникина проживает?
Не проговорил — прокаркал. Голос резкий, непривычный — и недобрый, с таким только расстрельным взводом командовать.
Стало ясно: Ольгу узнали. Сообразила девушка и насчет голоса. Акцент у товарища, почти такой же, как у Генсека Сталина, даже еще заметнее. «Меньшевик» между тем продолжал разглядывать сквозь пенсне скромную личность бывшего замкомоэска. Вид у него при этом был, словно после съеденного пайкового лимона.
— Слюшай, Зотова! А почему ты за деникинский дочкой не следишь? У нее по русскому языку — сплошные, понимаешь, тройки. А еще в гимназии училась.
Кавалерист-девица решила не провокацию не поддаваться, но все-таки не сдержалась.
— А ты бы, товарищ, учебники для начала сравнил. В гимназическом все на месте, а в этом, новом, даже причастных оборотов нет. И на шкрабов [9] поглядел бы, они из тех, что «корову» через «ять» пишут. А система эта — бригадная? Учат все по-разному, а отметка по худшему ставится.
Подумав немного, вздохнула:
— Вины своей не отрицаю. Мы уже с Наташкой насчет дополнительных занятий договорились. А про Деникина-гада слушать даже не желаю. Не дай бог при девке скажете, я вам эти шуточки без солидола кой-куда вкручу.
На узких губах «меньшевика» проступило нечто, издали напоминающее улыбку.
— Страшная какая, да? Сыроежкин, спроси у гражданки почему она так себя с ОГПУ ведет? Мы таким враз горло ломаем. [10]
У симпатичного парня и фамилия оказалась под стать. В попугая Сыроежкин играть не стал, лишь взглянул выразительно. Бывший замкомэск даже ухом не повела.
— Сначала, граждане, мандат, а потому уже вопросы. Или без Дзержинского у вас на Лубянке службу забыли?
— Какой бюрократ, слюшай, — восхитился «меньшевик». — Бумажкам верит, людям не верит.
Сырожкин, шагнув вперед, достал из глубин полушубка книжицу в красном сафьяне.
— Прошу!
На фотографии товарищ оказался еще симпатичнее да и моложе на пару лет. А вот должность занимал такую, что Ольга едва удержалась, чтобы не присвистнуть.
— Ничего себе! Да что случилось-то, товарищ заместитель начальника оперативного отдела Главного Управления?
Сыроежкин молча развел руками. Ольга, спрятав мыло в портфель, достала свое удостоверение на хрустящей пергаментной бумаге. Заместитель начальника сам смотреть не стал, отнес «меньшевику». Тот снял пенсне, поднес бумагу к глазам.
— Это мы, Зотова, у тебя спросить должны. Ты же руководитель группы при Техсекторе ЦК. А здесь чего делала?
— Мыло покупала, — буркнула девушка. — А с прочими вопросами в ЦК обращайтесь. В письменном виде и в трех экземплярах.
«Меньшевик» вновь скривил губы, Сыроежкин же укоризненно покачал головой.
— Это наша операция, Ольга Вячеславовна. Вмешательство со стороны может все погубить. А если бы вас убили?
Кавалерист-девица доброту и участие не оценила.