— Вы, люди Запада…
— Мы — коммунисты! — резко дернул губами Лев Захарович. Толмач немедленно отозвался негромким шелестом. Господин Ринпоче, выслушав, позволил себе еле заметную улыбку:
— А разве вы не считаете, что марксизм вобрал все лучшее, что создано человечеством? Но ваши учителя не были знакомы с учениями Востока, ваш путь — западный. А Запад молод, горяч и нетерпелив. Поэтому начните с малого. Вот, скажем, самый простой коан…
При слове «коан» товарищ Мехлис издал странный звук, отдаленно напоминающий рычание. Иван Кузьмич, напротив, благодушно кивнув, поудобнее перехватив кружку с душистым зеленым чаем. Вечерняя беседа у костра начинала ему нравиться.
— Учитель спросил ученика: «Как звучит хлопок одной ладонью?» Но учтите, для постижения всей мудрости этого коана требуется очень многое. Прежде всего, надо постичь душевное состояние учителя…
Мехлис поморщился.
— Товарищ Кречетов, не откажите в помощи. Разрешите вашу ладонь…
Иван Кузьмич еще не успел ответить, а его кисть оказалась сжата твердыми комиссарскими пальцами. Негромкий хлопок — Мехлис легко шлепнул одолженной ладонью по собственному предплечью.
— Благодарю!
Разжал пальцы, поднес кружку ко рту.
— Еще вопросы будут, гражданин Ринпоче?
Желтые монахи, безмолвно сидевшие у костра, многозначительно переглянулись.
Визит господина посла был уже не первый. Еще в Пачанге, сразу же после возвращения из пещеры Соманатхи, товарищ Кречетов честно доложился «сотоварищу по посольству». Подробности оставил при себе, но факт знакомства с таинственным товарищем Белосветовым не утаил. Иван Кузьмич ожидал всякого, если не обиды на то, что с собой не взяли, то подробных расспросов. Случилось иначе. Господин Ринпоче заявил, что ему требуются уединение и сосредоточенность для постижения случившегося, после чего поспешил откланяться, оставив «сотоварища» с открытым ртом.
В уединении и сосредоточенности посланец Хим-Белдыра пребывал достаточно долго, даже отказался выступать на прощальной церемонии во дворце. Недавно же воспрянул, и вот уже третий вечер с завидной точности являлся к вечернему чаю. Сперва молчал, а вот сегодня разговорился.
— Попробуем иначе, — господин Чопхел Ринпоче на миг задумался. — Учитель спросил ученика: «Куда девается округлость луны, когда она становится полумесяцем или серпом?»
Мехлис, сделав большой глоток, отставил кружку и полез в карман за кисетом. Дослушав шелест толмача, дернул плечами:
— Никуда не девается. Луна — шар, а мы наблюдаем видимую часть диска. Меняется лишь освещение.
На этот раз господин Ринпоче даже сдвинулся с места.
— Вам уже знакома мудрость этого коана, господин представитель Мех-ли? Верный ответ таков: «Когда луна имеет вид серпа, округлость присутствует в ней. Будучи круглой, луна также имеет вид серпа»
Титулованный столь странным образом, Лев Захарович уронил на простеленную возле костра кошму листок бумаги, из которой намеревался вертеть «козью ногу».
— Вашему учителю в учебник астрономии следовало заглянуть!.. Иван Кузьмич, дайте папиросу, с этой антирелигиозной пропагандой никаких нервов не хватит.
Красный командир, постаравшись, не улыбнуться, протянул раскрытую пачку. Мехлис закусил зубами мундштук, громко щелкнул зажигалкой.
— Вы, гражданин Ринпоче, нас воспитывать баснями решили? Нам, истинным большевикам, все эти коаны — на один зуб. Ибо коммунист…
Палец посланца ЦК, пусть и более короткий, чем у господина посла, все равно выглядел внушительно.
— …Подходит ко всему с точки зрения марксисткой диалектики. Ваши архаические мудрости — давно пройденный этап. Мы в СССР не шарады разгадываем, а строим новый, справедливый мир.
На этот раз толмач слегка замешкался, вероятно, споткнувшись на слове «шарада». Господин Ринопче долго качал головой, наконец, тяжело вздохнул:
— Вам двоим выпало величайшее счастье, которое только доступно искателям истинной мудрости. Вы не только побывали в убежище святого отшельника Соманатхи, но и были удостоены беседы с тем, чье имя не позволено называть всуе. Вы больше не смеете оставаться варварами и неучами! Поэтому я, скромный монах, пытаюсь высечь в вашем сознании искру мудрости, дабы…
— Плеханов! — простонал Лев Захарович. — Выездная редакция «Искры», экстренный номер. Иван Кузьмич, может, песню споем? Я и на монгольскую согласен, только бы там про мудрость ничего не было.
* * *
Обратный путь мало походил на тот, которым посольство попало в Пачанг. Намек местного «чекиста» Иван Кузьмич понял правильно, попросив у чиновников, опекавших гостей, карту с указанием пути на север. Ответ пришел быстро. Все тот же улыбчивый товарищ Ляо сообщил, что Хубилган Сонгцен Нима с величайшей милости своей велел простелить посольству «ковровый путь». Кречетов, вспомнив наставления Хамбо-Ламы, решил, что местные власти предупредили разбойников, дабы те держались подальше. Карты однако, не прислали, и красный командир без всякой радости представил себе многодневное путешествие по весеннему Такла-Макану. В апреле пустыня, покрытая нестойкой зеленой растительностью, вполне проходима, но без знания дороги ничего не стоит заплутать. Апрель быстро кончится, с белесого неба рухнет жара… Успеют ли проскочить?
За день до отъезда над Пачангом появился дирижабль. Гордо проплыв над неровными глиняными крышами, он завис возле причальной мачты Норбу-Омбо. Товарищ Мехлис, долго наблюдавший за небесным гостем в бинокль, узнал в нем полужесткого «француза». Кто именно пожаловал в город, посольству не доложили, но тем же вечером на постоялый двор прибежал заполошный чиновник с большим свитком, дабы уточнить число отъезжающих, а заодно количество груза и лошадей.
С личным составом определились легко. Трое раненых уже вернулись из больницы, хоть и в повязках, но вполне бодрые, от отсутствующего же гражданина Унгерна Р. Ф. поступило письменное заявление, в котором помянутый сообщал о своем желании временно остаться в городе для поправления пошатнувшегося здоровья. К заявлению прилагался свиток — заверенная копия приговора, украшенная тяжелыми восковыми печатями.
Филин Гришка не вернулся.
В составе посольства числился также военнопленный — гражданин Блюмкин Яков Григорьевич, также находившийся на излечении. Но на прямой вопрос чиновники отмолчались, а улыбчивый Ляо Цзяожэнь красноречиво развел руками.
Из города выступили с великим шумом и грохотом — местные власти не поскупились на трубы и барабаны. Рявкнули старинные пушки у северных ворот, и посольство сделало первый шаг, ведущей по дороге в тысячу ли. Второй, однако, воспоследовал нескоро. Сразу за окружавшими город холмами отряд задержали, предложив стать лагерем. Дабы гостям не было скучно, старший сопровождения предложил прислать из города танцовщиков и акробатов. Кречетов от культурной программы отказался, приказав выставить караулы и держать ухо востро.