Девушка вновь закашлялась, едва сдержав стон. Присела, на решетки, что свет Божий застили, взглянула. Правильно допрос ведут, по-фронтовому. Сперва измолотили, теперь — «себе поможешь». А как помочь? Писала же она в рапорте про кутеповский план! «Следующим шагом неизбежно станет разгром и уничтожение бывших сторонников Троцкого, а также всяческих Апфельбаумов и прочих Розенфельдов.» И про помощь «русской фракции» в ЦК тоже писала. Зиновьева-Апфельбаума убили, кто следующим будет? Каменев-Розенфельд? Это если врагам поверить…
А если не верить? Если настоящий враг не в Париже, а здесь, в Столице?
— В стране и партии главный сейчас товарищ Каменев. Но он потому и главный, что никому не мешает. Убивать станут самых сильных, чтобы страну обезглавить. А самые сильные кто?
— У товарища Кима хорошая охрана, — не слишком уверено заметил Лунин. — Товарищ Сталин сейчас у себя в наркомате, там тоже охрана…
Не договорил, на «меньшевика» покосился. Тот пожал пиджачными плечами.
— А что я могу сделать? ОГПУ военные на версту к себе не подпускают. И товарищ Ким нам не очень верит, своих людей всюду ставит. Если враг с улицы забежит, мы его арестуем. А если кто из своих? Скажу Бокию, чтобы Сталину перезвонил, а ты, товарищ Лунин, здесь присмотри.
Поглядел на Ольгу, стеклышками блеснул.
— Бумагу тебе сейчас принесут. Пиши все подряд: как на службу поступила, чего делала, а особенно про то, кто приказы отдавал. Обещать я тебе, Зотова, ничего не могу, но чем больше напишешь, тем лучше.
— Для вас главное — дожить до завтра, — негромко заметил Лунин. — Если заговор здесь, в Главной Крепости, вас убьют, чтобы было на кого все свалить. В 1918-м такое уже случилось с гражданкой Каплан. Караул поставим надежный…
Не договорил, к двери повернулся. «Меньшевик», на миг задержавшись, поглядел прямо в глаза:
— Задачу поняла, Зотова?
Бывший замкомэск прикрыла глаза и вновь увидела пустой мертвый город, залитый холодным лунным огнем.
Дожить до завтра…
— Надо ехать! — хмуро бросил Сталин, пряча трубку-носогрейку в карман. — Они там какой-то Комитет спасения создать хотят, Робеспьеры хреновы. Боюсь, беда будет. Ким уже войска в город ввел, требует «тревожный пакет» вскрыть. «Культ Личности» ему не нравится, сам царем стать решил!..
Иван Павлович Товстуха наклонился, что-то быстро зашептал. Нарком помотал головой.
— Нет! По телефону революции не делаются. А если отключат, провода перережут? Буду сидеть здесь, как Временное правительство в Зимнем? И так уже под конвоем хожу по милости некоторых товарищей.
Поручик, находившийся тут же, в приемной, воспринял начальственное ворчание, как вполне заслуженную похвалу. За эти несколько часов он сделал, что мог. Этаж, где находился сталинский кабинет, безжалостно очищен от посторонних и перекрыт караулами, пароль меняется каждый час, для поездок Предреввоенсовета приготовлены два одинаковых авто со шторками на окнах. Сталин отнесся к новшествам с плохо скрываемым гневом, но все-таки обещал потерпеть до завтра. Семен, однако, ничуть не успокоился. Поездка в хорошо охраняемую Главную Крепость представлялась единственным выходом.
— А вот скажите, товарищ Тулак, — сталинский палец метнулся в сторону стола, за которым сидел помощник. — Что будет, если после моего отъезда кто-то из здешних негодяев захочет взбунтовать РККА?
Поручик встал.
— Надо отключить все телефоны, товарищ Сталин. Для верности — вывести из строя узел связи. Потом починим.
Нарком блеснул желтыми глазами:
— Правильно мыслите! Отключать всю связь не станем, но…
Договорить не успел. Приоткрылась дверь, в щель заглянул молодой парень в новенькой форме с синей кавалерийской нашивкой на рукаве. Один маленький кубик — отделенный.
— Разрешите?
Сталин кивнул. Кавалерист перешагнул порог, стал по стойке «смирно».
— Товарищ Председатель Высшего Революционного Военного Совета! Прибыл курьер от товарища Муралова с пакетом. Пароль назвал правильный, табельное оружие сдал. Прикажете впустить?
Поручик удовлетворенно вздохнул. Хоть какой-то порядок!
— Пакет? — сталинские брови взлетели вверх. — А, помню. Пусть войдет!
Повернулся к помощнику и внезапно подмигнул:
— Как видите, товарищ Тулак, армией можно управлять и с помощью пакетов. Может быть, конфискуем все чернильницы?
Ответить поручик не успел — курьер уже стоял в дверях. Новенькая форма, нашивка ротного на рукаве, кожаный портфель под мышкой, короткая стрижка — и очки в тяжелой роговой оправе. Семен понимающе усмехнулся. Штабной, не спутаешь!
«Штабной» лихо щелкнул каблуками, поставил портфель на паркет.
— Здравия желаю!..
Правая рука дернулась, взлетая к козырьку. Поручик мельком отметил маленькую странность — отдавать честь курьер явно не приучен. Подобным образом козыряют штатские, пытаясь изобразить фронтовую лихость. Именно таким остался на фотографиях принимающий парады…
Очки с негромким стуком упали на паркет.
…Троцкий!
Семен Тулак успел вскочить, но пуля сбила с ног, отбросив к стене. Следующая досталась Товстухе. Сталинский помощник схватился за грудь, пошатнулся…
— Блюмкин, сволочь, — негромко, без всякого выражения проговорил Сталин и посмотрел убийце в глаза.
Толстые красные губы Не-Мертвого дернулись в злобной усмешке.
— Это тебе за Льва Давыдовича, Гуталин!..
Выстрел, выстрел, выстрел…
Теперь поручик мог видеть лишь белый потолок. Боли не было, только холод и неимоверная слабость. Мысли ушли, оставив гулкую, звенящую пустоту. На какой-то миг мир закрыла ухмыляющаяся физиономия Блюмкина, мелькнул черный вороненый ствол…
Тишина…
* * *
…Подернутая сизым туманом вечерняя степь. Серые поздние сумерки, холодная замерзшая грязь. Кровавый закат.
Черные всадники уже совсем рядом — огромные, беззвучные, неостановимые, как и летящая за ними Смерть.
«…Эскадрон по коням, да забыли про меня. Им осталась доля да казачья воля…»
Поручик вскинул карабин, но тут же понял — выстрелить не сможет. Оружие налилось свинцом, непривычная тяжесть валила с ног, не давая даже взглянуть в сторону врага. Он опустился на колено, упал. Попытался привстать…
Поздно! Воздух рассекли черные клинки. Поручик затаил дыхание, но внезапно почувствовал, как радостно дернулась сердце.
Погоны!
Это же свои! Свои!..
— Стойте! — выдохнул он. — Господа, я офицер Вооруженных сил Юга России. Я — поручик Семен Мерсье, я был в Ледяном походе с генералом Покровским! Я свой, свой, свой!..