Потеснив Каролину, он ухватил за рукав человека, разносившего напитки, и что-то зашептал ему на ухо. Бланд пояснил, что это «их секретный агент». Через минуту разносчик появился с четырьмя стаканчиками, до краев полными розоватой жидкостью, которую черпали из пуншевых чаш, но, как скоро выяснилось, крепко сдобренной бренди.
— Другое дело! — причмокнул Рикетт, облизывая губы. — Как вам, мисс… — Он забыл имя Каролины.
Бренди был ядреный, а пунш подслащен сахарином. Когда Бланд с Рикеттом отошли, я спросил Каролину:
— Осилите эту дрянь?
— Да уж не вылью! — засмеялась она. — Бренди левый?
— Наверное.
— Потрясающе!
— Надеюсь, глоток левого бренди нам не повредит.
Я приобнял Каролину за талию и увлек в сторону, чтобы ее не толкал народ, снующий к бару и обратно. Зал наполнялся.
Мы высматривали свободный столик, но меня снова окликнули — на сей раз врач, писавший отзыв на мою статью об успешном лечении Родерика. Было нельзя не подойти к нему, и он минут пятнадцать выспрашивал мое мнение по какому-то терапевтическому случаю, не особо обращая внимание на Каролину, которая оглядывала зал и застенчиво прихлебывала из стаканчика. Иногда она посматривала на меня, словно я открылся ей в новом свете.
— Вы тут фигура! — сказала она, когда мой собеседник наконец ушел.
— Да уж! — Я отхлебнул пунша. — Уверяю вас, я ноль без палочки.
— Вот и славно, будем двумя нолями. Этот бал — хорошее отвлечение от дома. А то куда ни пойду, всюду ловлю на себе жалостливые взгляды: «Вон бедняжка мисс Айрес из Хандредс-Холла…» Ух ты, смотрите! Сиделки прибыли огромной стаей, все как я говорила! Точно раскрасневшиеся гусыни! Знаете, когда началась война, я хотела стать сиделкой. Все вокруг твердили, что я просто создана для такой работы, и меня это оттолкнуло. Уж больно сомнительный комплимент. Вот почему я пошла на флот. А кончила сиделкой Родди.
Расслышав в ее голосе тоскливую нотку, я спросил:
— Скучаете по службе?
— Поначалу ужасно скучала, — кивнула Каролина. — Знаете, я была хорошим служакой. Стыдно в таком признаваться, да? Но мне нравилась вся эта морская кутерьма. Нравился установленный порядок. Все расписано: только такие чулки, только такие туфли, только такая прическа. В конце войны я хотела остаться на службе, отправиться в Италию или Сингапур. Но вот вернулась в Хандредс-Холл…
Какая-то торопливая парочка ее толкнула, и она расплескала выпивку. Слизнув с края стаканчика капли, Каролина замолчала. Музыка стала громче и оживленнее, в оркестре появился певец. Народ пробивался к танцплощадке, нас окончательно затолкали.
— Не будем тут стоять! — Я перекрикивал музыку. — Может, вам с кем-нибудь потанцевать? Вон мистер Эндрюс, больничный хирург…
Каролина коснулась моей руки:
— Ой, пока больше ни с кем меня не знакомьте. Особенно с хирургом. Всякий раз, как он на меня посмотрит, мне будет казаться, что он прикидывает, где бы меня разрезать. Кроме того, мужчины не любят танцевать с высокими женщинами. Может, я с вами потанцую?
— Конечно, если хотите.
Осушив стаканчики, мы протолкались к танцплощадке. Несколько секунд нам было неловко, пока мы вставали в танцевальную позу, пытаясь преодолеть неизбежную скованность и вписаться в негостеприимную толчею.
— Терпеть этого не могу, — пробормотала Каролина. — Будто вскакиваешь на эскалатор.
— А вы закройте глаза.
Я повел ее в квикстепе. Попихавшись с соседями, пару раз ощутив их локти и каблуки, мы поймали ритм толпы и внедрились в центр площадки.
Каролина открыла глаза и опешила:
— Как же мы назад-то выберемся?
— Пока об этом не думайте.
— Придется ждать медленного танца… А вы хорошо танцуете.
— Вы тоже.
— Похоже, вы удивлены? Я всегда любила танцевать. На фронте отплясывала как бешеная. Там это было самое лучшее. В юности я танцевала с отцом. Он был высокий, и потому не имело значения, что я такая дылда. Он учил меня танцевать. Род был бестолковый. Говорил, я веду его, точно парень. Я не веду вас?
— Ничуть.
— Я не слишком много болтаю? Знаю, некоторые мужчины этого не любят. Наверное, разговоры сбивают их с такта.
— Можете говорить сколько угодно, — ответил я.
По правде, мне было приятно, что она в столь хорошем настроении, так расслаблена и податлива в моих руках. Я держал ее чуть на отлете, но от толчков танцующей публики нас то и дело прижимало друг к другу, и я чувствовал ее упругую грудь и литые бедра. При поворотах ее крепкая спина напрягалась под моими растопыренными пальцами. От расплескавшегося пунша рука ее была липкой, дыхание слегка отдавало бренди. Я понял, что она чуть-чуть пьяна. Наверное, я и сам немного опьянел. Внезапно меня окатило волной искренней приязни к ней, и я улыбнулся.
— Что это вы ухмыляетесь? — откинув голову, спросила Каролина. — Прямо как танцор на конкурсе. Вам номер на спину не пришлепнули?
Она шутливо заглянула за мое плечо, и я вновь ощутил ее грудь.
— Вон доктор Сили! — прошептала Каролина. — Разверните меня и посмотрите на его бабочку и бутоньерку!
Сделав пируэт, я увидел своего громоздкого коллегу, танцевавшего с женой: бабочка в горошек, в петлице мясистая орхидея. Где только он ее раздобыл? На лоб его падала прядь чрезмерно намасленных волос.
— Мнит себя Оскаром Уайльдом, — сказал я.
— Кем? — Смех Каролины откликнулся в моих ладонях. — Куда ему! Девчонками мы прозвали его «осьминог». Вечно старался кого-нибудь из нас подвезти. Всегда казалось, что кроме лап, которые он держит на руле, у него по меньшей мере еще одна… Уведите меня, чтобы он нас не заметил. А то потом сплетен не оберемся. Рулите на край площадки…
— Слушайте, кто кого ведет? Я начинаю понимать Родерика.
— Танцуйте на край! — опять засмеялась Каролина. — Затем пойдем по кругу, и вы про всех мне расскажете: кто больше других угробил пациентов, кто спит с медсестрами и прочие непотребства.
Мы танцевали еще под две-три песни, за это время я поведал о наиболее выдающихся больничных личностях, немного посплетничав; потом заиграли вальс, и толпа танцующих рассосалась. Мы пошли к бару за новой порцией пунша. В зале становилось жарко. Я увидел Дэвида Грэма и Анну, которые только что приехали и теперь пробирались к бару. Последний раз Каролина виделась с Дэвидом, когда я пригласил его для освидетельствования Родерика.
— Сюда идет Грэм, — тихо, насколько позволяла гремевшая музыка, сказал я. — Ничего, если вы встретитесь?
Не оглядываясь, Каролина мотнула головой:
— Ничего. Я предполагала, что он будет здесь.
Легкая неловкость, возникшая при встрече с Грэмами, вскоре растаяла. Они привели гостей: средних лет стратфордскую чету и их замужнюю дочь, которая оказалась давней приятельницей Каролины. Ахая и смеясь, девицы расцеловались.