Была спокойна. Но предпоследняя фаза подходила к концу. В любую минуту могла начаться финальная, и тогда меня ждали судороги, тошнота, жар, холодная испарина и бесконечные полминуты разрывающихся мускулов и невероятного смещения суставов. Кандалы, наверное, треснут или врежутся прямо в мою плоть. Я представила, как превращусь, и у меня будут четыре обрубка вместо рук и ног, я даже почти слышала звук, с которым кисти рук и ступни отвалятся, упадут на пол грузовика и станут кататься туда-сюда.
Я взглянула на Поулсома. Он отчаянно мотал головой: нет, нет, нет. Когда по мне стало видно, что превращение начнется совсем скоро, он принялся неистово метаться и мычать через кляп. Его тело налилось кровью от напряжения и страха. Будет так приятно забрать его бьющую ключом жизнь. Превращение обрадовало меня. Заполонивший все тело голод, с которым не поспоришь, был хоть чем-то неизменным и абсолютным, когда все остальное повисло на волоске.
Внезапно я ощутила запах Джейка. У меня подкосились ноги. Я высунулась из клетки как можно ближе к дверям фургона и с трудом подавила порыв закричать: «Это я! Я здесь! Джейк!»
Тише. Будь умней. Там какие-то голоса.
— Я думал, мы будем одни, — сказал Эллис.
— Да, — ответил другой голос, — но со времени нашего последнего разговора кое-что произошло.
Поулсом, видимо, узнав голос Эллиса, начал стучать по прутьям клетки.
— Что там у тебя? — спросил Джейк. — Что это значит?
Двери фургона открылись. Метрах в семи от нас стояли Джейк, Эллис и еще один мужчина в амуниции Охотника. Лет сорока пяти. С темными волосами с проседью и широкими скулами. Я вспомнила, как Джейк говорил: «Он выглядит как коренной американец», и поняла, что это Грейнер.
Тот Охотник, для которого Грейнер был «боссом», стоял рядом с клеткой с нацеленным на меня пистолетом.
— Ничего особенного, Джейк, — сказал Грейнер.
И тут случилось что-то неожиданное.
Грейнер вдруг сделал шаг назад и полшага влево, будто равнодушно изображал базовые шаги в танце. На секунду все застыли. Джейк стоял со слегка открытым ртом, рубашка все еще была застегнута криво. Эллис слишком медленно поднял руку, чтобы достать обрез, торчавший у него из кобуры на плече. Рука Грейнера тем временем молниеносно скользнула за голову, раздался скрежет, блеснуло что-то металлическое. Все остальные отскочили, будто их одновременно шарахнуло током, и в это мгновение клинок, сияющий палаш, ударил Эллиса в шею. Раздался звук, словно от ломающейся мокрой ветки.
Голова отвалилась, но тело еще оставалось на ногах. Светлые волосы зацепились за ружье. Тело повалилось до странного аккуратно. Сначала оно опустилось на колени, замерло на секунду, а потом шлепнулось на землю будто в поклоне. Голова лежала рядом на уровне бедер, лицом вниз, словно всем своим видом изображая, что больше не желает на это смотреть.
— Лу! — позвал Джейк. — Ты в порядке?
— Да, — ответила я.
— Как ты узнал? — спросил Джейк Грейнера.
— А как мы всегда что-то узнаем? В их команде была наша девчонка. Я всегда говорил, что из женщин выходят самые лучшие агенты. Хитрость у них в крови. Ничего удивительного: если бы ты родился с маленькой дыркой, в которую полнаселения планеты может засунуть член, когда им заблагорассудится, то тоже научился бы хитрить. Наш организм — наша судьба. И нельзя обвинять в этом женщин.
Грейнер перекинул клинок в левую руку, правой достал пистолет и нацелил в Джейка. Я упала на четвереньки, и меня стошнило желчью. Трансформация начиналась.
— Прости, мой ангел, — сказал Джейк, — я был так глуп.
Я не могла говорить. В их команде была наша девчонка.
Необязательно Ледышка. В «белой тюрьме» были и другие женщины. Но мерзость этой фразы не давала мне покоя. «Я слышала, ты сегодня увидишь своего парня». А я, как идиотка, плакала. Это необязательно была именно она. Но циничный аргумент бритвы «Оккама» говорил: все вещи похожи, и самое гадкое объяснение, скорее всего, будет самым верным.
— Мне так жаль, — сказал Джейк.
— Это не твоя… — меня пронзила очередная судорога, я хотела согнуться пополам, но не могла из-за наручников, пристегнутых к клетке: —…вина, — еле выдавила я из себя.
— Моя. Мне очень жаль.
В это время Поулсом, охваченный ужасом, метался в другом углу клетки.
Грейнер взглянул на часы.
— Уже недолго осталось, детки, — сказал он. — И да, Джейк. Прежде чем ты умрешь, прими мои поздравления. Я уверен, ты был бы хорошим отцом.
Поулсом стал извиваться и мычать.
— Что?! — выдавил Джейк. Его била дрожь, он упал на четвереньки и сцепил зубы. Одежда на нем трещала по швам. Начала расти шерсть. У меня тоже.
— О да, — сказал Грейнер, — видимо, еще одно последствие антивируса. Твоя девица уже два месяца как тяжела. Спроси Поулсома. Он на седьмом небе от этого. Войдет в историю как человек, излечивший бесплодие оборотней. Правда, он вряд ли увидит результаты своего труда. Думаю, он и отсюда-то не выберется.
Джейк взглянул на меня. Мой позвоночник начал изменяться. Блузка треснула в плечах. Я почувствовала, как позвонки разрастаются. Юбка порвалась. «Твоя девица уже два месяца как тяжела». Это невозможно. Но почему-то, когда я услышала его слова, у меня словно свалилась пелена с глаз. Мне не давали сигарет. И алкоголя. УЗИ. Мыло из «Хэрродс» и полотенца. Я вспомнила те «волшебные» картинки, которые, если смотреть правильно, становятся трехмерными. Это невозможно. Но антивирус однажды уже сделал невозможное и помог мне выжить после укуса.
— Талулла! — позвал Джейк. Он обратился уже больше, чем наполовину. Скоро он не сможет говорить. Изменились даже его глаза. Вокруг валялись клочья одежды. Грейнер с каменным лицом прицелился.
Одно из железных колец лопнуло на моей лодыжке, другое врезалось в распухающую ногу. Джейк бился в судорогах. Одежда на мне почти совсем развалилась, Поулсом визжал с заклеенным ртом. Я чуяла страх Охотника, который спрятался за фургоном.
— Прощай, Джейк, — сказал Грейнер, и тут произошли два события.
Треснуло второе металлическое кольцо, я почувствовала прилив крови к ноге и приятное чувство свободы.
Одновременно не пойми откуда взявшийся серебряный дротик воткнулся Грейнеру прямо в грудь. Он сделал шаг назад, выронил пистолет и упал.
Охотник выскочил из-за фургона и прицелился в Джейка. Но тот уже был на ногах: один прыжок — и он порвал Охотнику глотку.
В фургоне повсюду валялись клочья разорванной одежды. Мне наконец удалось оторвать наручники от прутьев. Левый наручник лопнул. Правый врезался в мясо на несколько сантиметров и вызывал жуткую боль. Несмотря на это, меня переполняла бешеная радость. Джейк уже стоял у клетки и держался за прутья. Хотя у него в голове был кавардак из «беременна не может быть Клоке дротик из-за любви но это невозможно боже пусть она все-таки», я постаралась мысленно передать, что меня можно вызволить только с помощью руки Охотника — и почувствовала его понимание и животное наслаждение, с которым он выдрал эту руку прямо из сустава. Затем он приложил ее к панели, устройство пропищало, опять что-то пшикнуло, и дверь открылась.