Поляки оказались не так упрямы, поэтому отделались одними виселицами.
Собственно, с бунтом, проросшим, как из пустотелого семени, из мнимой интрижки китайчатой Тани и Сухого Рыбака, было покончено. Остались пустяки, безделица. Потрёпанные части инсургентов отошли на линию Лодзь-Быдгощ, но им было не сдержать натиск имперских войск, тем более, что с юга — в направлении Вроцлава, — как самурайская катана, обещающая неумолимый «удар милости», двигался из Моравии танковый корпус фракийцев. Брылин, после падения Варшавы перенёсший ставку в Познань, сознавал своё положение не хуже Некитаева. Поэтому стоило ожидать, что после ближайших неудач он оголит фронт и двинет остатки своего воинства на прорыв запертой десантниками границы. Уповая на интернирование в Германии. Если, конечно, не сядет на самолёт и не смоется в Париж или Лондон. Как раз на этот случай, используя недовольство в среде повстанцев, со всех сторон обложенных поражениями, как жертвенная скотинка хворостом, братья Шереметевы готовили секретную операцию по выдаче Сухого Рыбака имперской разведке в обмен на небольшую амнистию, сохранявшую десяток жизней, титулов и поместий. В случае осложнений с доставкой живого тела, Брылина дозволялось зарезать. Как кабанчика. Соратники были готовы предать своего главаря, как уже предали его атлантисты, так и не рискнувшие ввязаться в свару на территории империи. Что делать — прощение за измену всегда и во все времена оплачивалось новой изменой.
Бунт был обречён, но Некитаев чувствовал — это только начало, первый толчок, пробная подвижка в глобальном тектоническом сдвиге истории. Земля вздрогнула, шутливо испытывая на прочность путы обвившей её цивилизации, но она готова предъявить силу всерьёз. Готова, только ждёт чьего-то сигнала, может быть, — его…
Тайные знаки этой готовности, проступали в закатных небесах, как след проявленных симпатических чернил, показывая неведомому знатоку эсхатологии загадочные письмена и пиктограммы, отправленные, видно, адресату с предписанием «после прочтения сжечь», так как на глазах таяли, оставляя засвеченной изведённую на них фотоплёнку. Кроме того, знаки читались в фигурных проплешинах на покрытых зеленями полях и огромном количестве бледных грибов, вылезших не в срок и выстроившихся странным порядком, так что грибной «ведьмин круг» казался перед ним чем-то не требующим пояснений, как кольцо перед кольчугой. И неспроста, конечно же, дрожал ночами в небе красный Марс — ходил ходуном в своём гнезде, как разболтанная заклёпка. И наконец, никак не связанным напрямую с предстоящей грозой, но последним в череде тёмных предчувствий, стало для Ивана представление знаменитого факира Бен-Али, оказавшегося на ту пору в Варшаве.
В цирковых кругах Бен-Али был известен как Димитриус Лобко, иллюзионист, доктор магических наук и несравненный спирит родом из Арзамаса. Он дал спектакль для императора и его свиты. Бен-Али глотал шпаги, предлагая зрителям убедиться в смертоносной подлинности клинков, прокалывал щёки и руки длинными спицами, глотал расплавленный свинец, поднимался и спускался по лестнице, составленной из остро отточенных сабель, зубами откусывал куски от раскалённой докрасна кочерги, выпивал восьмилитровый аквариум с тритонами, лягушками и золотыми рыбками, а потом извергал изо рта фонтан, выбрасывая из желудка по желанию публики то рыбок, то тритонов, то очумевших лягух. Зрелище было прекрасно поставлено, но Некитаева оно не удивило. В конце концов в шутах у него состоял князь Кошкин. Ивану не надо было видеть улыбку Бадняка и сонное помаргивание Педро из Таваско, чтобы понять — тут нет ничего чудесного, всё это только ловкий трюк, физиологический навык, достигнутый годами тяжких тренировок: сначала горло арзамасского хлопчика привыкало к касаниям гусиного пера, потом деревянной палочки, густо смазанной свиным жиром, потом в пищевод вводился длинный стержень из воска, и только после пары лет мучительных упражнений в ход шли стальные шпаги. Таков, примерно, был секрет и прочих кунштюков. Да, всё так, но последний номер заставил императора вздрогнуть. При помощи костяной ложечки Бен-Али вынул из глазниц глаза и положил их на деревянное блюдо, расписанное хохломской «травкой». Глаза держались на ножках из жилок, нервов и мышц, влажно лоснились, похожие на смоченный белый янтарь, и смотрели — Бен-Али поворачивал блюдо по сторонам, прося зрителей жестикулировать, и говорил, что видит. Взгляд отделённых от человека глаз поверг Ивана в тоску такого масштаба, что только ради него стоило выдумать математику. Потом Димитриус Лобко вставил зенки на место и раскланялся.
А между тем, сгущение вселенской грозы давало знать о себе не только экивоками в области предчувствий или явлением небывалых природных феноменов, но также вполне определёнными движениями в международном политическом раскладе. В Южной Америке, Западной Африке и Юго-Восточной Азии разразились жестокие региональные войны, которые не были спрогнозированы никакими экспертами, французский Квебек на полных парах отделялся от Канады, а Гренландия провозгласила независимость, откопала во льдах собственные флаг, герб и гимн и подала заявку на вступление в Лигу наций. Кроме того, к сговору атлантистов, помимо Австрии и Германии, примкнула теперь Османская империя — падишах, принявший в качестве сыновнего наследства вместе с незавидным характером позор потери проливов, жаждал реванша.
Разумеется, не без ведома падишаха в Туркестане объявился некий турецкоподданный Сулейман Бендер-бей, больше известный под именем Анвар-паша. В России он бывал и прежде, даже прижил здесь дитя — незаконнорожденного сына, отпетого мошенника, недавно схлопотавшего свой третий срок за вымогательство денег у одного заправского махинатора. На этот раз Анвар-паша проявил интерес не только к женщинам: в Хивинском ханстве и Бухарском эмирате, находившимися под патронатом империи, он развёл такую пантюркскую бодягу, гремел такими зажигательными речами, что в конце концов в Восточной Бухаре дехкане учинили беспорядки. Дальше — больше. Встав во главе басмаческих отрядов Ибрагим-бека, Рахманкула и Фузайл-Максума, умеющего сигать с горы на гору при помощи распахнутого халата, как белка-летяга сигает с дерева на дерево, Сулейман Бендер-бей присвоил себе титул Главнокомандующего армией ислама и наместника эмира бухарского. Поистине у Бендер-бея был волчий аппетит — говорят, ещё до того, как ему удалось добиться поддержки хивинского хана Исфандиара и поставить под своё начало ферганских басмачей Иргаша, Курширмата и Ляшкар-баши, восемь лет прожившего в камышах Сырдарьи, питаясь сырой рыбой и яйцами гнездящихся в тростниках змей, он заказал себе личную печать с такой надписью: «Верховный главнокомандующий войск Ислама, зять Халифа и наместник Магомета».
Желая устрашить гяуров, Анвар-паша провёл кровавый карательный рейд по русским поселениям Ферганы и Восточной Бухары. Жестокость его, пожалуй, привела бы в восторг язычников времён гонений на первых христиан. В ответ поселенцы сформировали отряды самообороны, получившие название Крестьянской армии, и перешли на осадное положение, так что ещё до подхода семиреченских казаков сумели оборониться от повторных набегов и даже изрядно потрепали банду Курширмата, отчего тому пришлось с остатками своих головорезов, дабы иметь силы к продолжению газавата, пристать к шайке Иргаша. На какое-то время «зятю Халифа и наместнику Магомета» удалось захватить верховья Зеравшана, Гиссарскую и Вахшскую долины, а также крупные города: Душанбе, Самарканд, Бухару, Коканд, Ургенч и Нукус. Однако регулярные войска, подтянутые из Оренбурга и Семиречья, при поддержке Крестьянской армии вскоре нанесли басмачам ряд существенных поражений, в результате чего в городах была восстановлена власть имперской администрации, а Хива и все древние земли Хорезма полностью очищены от «воинов ислама», как ахалтекинский ковёр от блох. Тем не менее воевать с летучими отрядами Бендер-бея, то кусающими за пятки, то бесследно исчезающими в песках Каракумов или горных ущельях Восточной Бухары, Ферганы и Бадахшана, было мудрено. И тут как нельзя к месту пришёлся недавно заключённый пакт с Поднебесной — особенно тайные к нему дополнения. Китайцы предложили помощь в ликвидации самого Анвар-паши, без которого пантюркское басмачество сразу потеряет единовластие и распадётся на десяток свор, а те, ввиду разладицы их действий, истребить уже не составит труда. Взамен Поднебесная хотела заручиться согласием России на невмешательство в её дела с Кореей, северные провинции которой Китай давно замышлял прибрать к своим рукам. И такое согласие императором было дано.