Увлекся и сам не заметил, как на феню съехал. Но так оно еще лучше вышло. Мурка слушала, лишний раз моргнуть не решаясь. Наконец не выдержала, перебила звенящим шепотом:
– Давай сделаем, Фартовый! На все согласна, кем хочешь стану, кровью умоюсь – и других умою. Сделаем!..
Леонид не сомневался – сделает, крови не убоявшись. Такими бешеными и братья Пановы, не к ночи поминаемы, были. Потому и отпускал чекист Пантёлкин подобную публику только в смерть. Но сейчас – это его войско, его единственный боец.
Щелкнула зажигалка. Товарищ Москвин, затянувшись, пододвинул пачку, улыбнулся в полный оскал, словно подследственного «колоть» собирался.
– Шабай, Мурка, кури то есть. Вредная, я тебе скажу, привычка, что дым глотать, что по фене ботать. На тебя поглядел и зачиркал, а если бы услышал кто? Все, полный завяз!..
Девушка взяла папиросу, мундштук закусила. На зажигалку не взглянула, вперед потянулась – от чужой папиросы прикурить. Не спешила, долго в глаза смотрела, наконец откинула голову:
– На меня глядючи, Леонид Иванович, не только чирикают – зайчиками пляшут, слюнки роняя. С феней и вправду лучше завязать, но не о том наш разговор был.
Товарищ Москвин кивнул.
– Не о том, хоть и это важно. Если решим на большое дело идти, не только одежку сменить придется, но и все прочее. Разговор, привычки, вид внешний. Про шпионов книжки читала? Считай, это про нас с тобой… Кстати, когда станешь бокал в руку брать, пальчик свой красивый не отставляй, иначе людей в сомнение введешь.
Мурка, усмехнувшись, взялась левой за правый мизинец:
– Не послушает – оторву. За это, Леонид Иванович, не волнуйся. Мне только приглядеться надо, а там кого хочешь сыграть могу, хоть комсомолку, хоть графиню. Ты о главном скажи, не томи!
Бывший старший оперуполномоченный пожал плечами:
– Найти деньги можно, взять – тоже. В 1921-м в Гохране, куда все ценности свозят, банда орудовала. Без всякого шума, просто с главным оценщиком мосты навели. Сколько сумели себе отвернуть, до сих пор не сосчитано. И сейчас такие места есть, поискать только надо.
Лукавил Леонид – искать особо не требовалось. Коминтерн, к примеру, за границу не золото, бриллианты пересылает, чтобы посылки легче были. А уж наркомат внешней торговли можно сразу, без всякого суда, колючей проволокой обносить и караулы ставить. Но о таких вещах Мурке знать еще рано.
– А вот кордон с деньгами перейти сложнее. Контрабандисты всюду есть, но они с пограничниками в доле. Если объявят кого в розыск, рисковать не станут, сразу сдадут. И на другой стороне тоже пограничники есть. Поймают с большими деньгами – пристрелят, имени не спросив. Если их пройдешь, на местную полицию наткнешься, она наших легашей не добрее. И бандиты там свои имеются, и жулья хватает. Нужны ли им чужаки, сама подумай.
Мурка не перебивала, не пыталась спорить – слушала. Леонид внезапно вспомнил заметку во вчерашних «Известиях». Как, бишь, этого «делового» звали?
– При царе еще был такой жулик, из офицеров. Корнет… Точно! Корнет Николай Савин. Масть его, если по-блатному, «артист», или «чистяк». Однажды он англичанину дом столичного генерал-губернатора продал, представляешь?
– Здорово! – согласилась Мурка. – Я о нем слыхала, он чуть царем Болгарии не стал.
– Верно. И где он теперь? Вывез из России в Китай целый вагон побрякушек, пытался расторговаться – и погорел. Местные «деловые» тоже работу свою знают. Сейчас он в Шанхае, в каталажке, и китайские легавые его воспитывают – бамбуковыми палками по пяткам. Говорят, очень больно.
Климова, немного подумав, поглядела хитро.
– А как надо? Научи, Фартовый!
Леонид затушил папиросу, поставил пачку «Марса» на ребро.
– Едет делегация, во Францию, скажем. Сейчас НКИД повсюду своих людей рассылает, готовят установление дипотношений. Мы в делегации, с дипломатическими паспортами, легально.
Пачка легла картинкой вверх. Красная планета, черный космос…
– Но у нас другие документы есть, тоже настоящие. Допустим, эстонские.
Красная планета исчезла – пачка легла картинкой вниз. Товарищ Москвин подождал, взял папиросы в руку, взвесил на ладони.
– А деньги уже в банке, где-нибудь в Швейцарии. Все, что нужно, – грамотно оторваться и к нужным людям попасть, чтобы пересидеть первое время…
…Допустим, у родственников Жоры Лафара. Когда в последний раз встречались, был такой уговор на самый-самый крайний случай.
– Из Европы лучше всего сразу податься в Северо-Американские Штаты, там вопросов меньше задают. А дальше можно и новый план обмозговать, с деньгами и верными документами оно легче будет. Нравится?
– Нравится! – выдохнула Мурка. – Только… Такое провернуть – трудно очень.
Леонид кивнул:
– Трудно, конечно. А ты как думала?
Подобный план у товарища Москвина и вправду имелся. Еще в Питере, когда под ногами булыжник плавиться начал, старший оперуполномоченный принялся поглядывать в сторону близкого кордона. Тогда не решился, до конца захотел достоять. И хватит! Вновь обживать смертную камеру Леонид не собирался. Не упомянул он об одной мелочи – уходить будет только один. И свидетелей живыми не оставит.
Но это все на тот самый крайний-крайний, если здесь, в Столице, крупно не повезет. В Америке, конечно, интересно, но оттуда на Тускулу не попадешь.
– Я в деле, Фартовый!
Мурка взяла со стола пачку «Марса», поглядела на картинку.
– Вот как, значит, настоящие «деловые» на мир смотрят! Согласна я, говори, что делать нужно. Вопросов лишних задавать не стану, ученая. Считай, что еще одна рука у тебя появилась.
– Вот и хорошо. – Леонид взял бутылку, разлил остатки «Абрау-Дюрсо». – Выпьем, товарищ Климова, за понимание и сотрудничество, а также за то, чтобы ты свое «всё» получила и в сумочку спрятала. Только учти: больше никаких Фартовых и Леонидов Ивановичей. Моя фамилия – Москвин, Москвин Леонид Семенович, сотрудник Центрального Комитета РКП(б).
Рисунок красовался аккурат посреди журнальной страницы. Печать цветная: ярко-синяя пирамида, а по бокам два ражих молодца в гривастых золотых шлемах и зеленых набедренных повязках, весьма напоминающих дамские юбки. Детины радостно улыбались, вероятно, от осознания собственной значимости, ибо вершина пирамиды едва доходила им до плеч. Поверх шли две строчки непонятных значков, весьма отдаленно напоминающих египетские иероглифы.
Сама статья была на французском, и Зотова невольно морщилась, переводя наиболее мудреные пассажи. Толстый словарь, весь в закладках, лежал рядом, под правой рукой.
– Может быть, помочь? – негромко предложил товарищ Соломатин
– Je vous remercie, – вздохнула девушка, откладывая журнал на край стола. – Еn quelque sorte à faire face [14] . Я, Родион Геннадьевич, конечно, одичала, но на память пока не жалуюсь. Впрочем, можно и не уродоваться, уже и так вижу, что чушь. Сказала бы, собачья, так Жучек обижать не хочется.