– Надеюсь, прекрасный и гордый Рим защищен надежно, – сказал Рено.
– К сожалению, ваши надежды напрасны, любезный друг. Здесь, как везде, есть гибеллины, и самый опасный среди них Гаэтано Орсини…
– Неужели он осмелится посягнуть на Его Святейшество?
– Он способен на все и ни перед чем не остановится. Это не человек, а дикий зверь. К тому же у него высокая должность, он сенатор Рима. Чтобы понять, что он собой представляет, выслушайте небольшую историю. После смерти Григория IX Орсини было поручено собрать конклав, который должен был избрать нового папу. Он запер кардиналов в Септисониуме, так называется зал и несколько келий, которые уцелели от развалившегося дворца Септимия Севера на Палатине. К тому же он отправил их туда силой и там подверг настоящему мученичеству – лето, в крошечных помещениях стояла нестерпимая жара, повсюду насекомые, крысы. Солдаты, которые охраняли кардиналов, вели себя грубо и оскорбительно. Мало этого, отхожее место для солдат было устроено прямо над залом, где заседали кардиналы, и сквозь дырявую крышу испражнения текли кардиналам на головы. Из десяти собравшихся – их должно было быть больше, но Фридрих не давал пристать кораблям, приплывавшим из Франции и других мест, – трое умерли, среди них английский кардинал Роберт Сомеркот. Когда старец только еще готовился отойти в мир иной, его уже отнесли в место, предназначенное для покойников, где солдаты пропели над ним отходную молитву, потом дали несчастному слабительного и вынесли его на крышу, чтобы весь Рим мог полюбоваться последствиями действия лекарства…
– Какое немыслимое злодеяние! – прошептал в ужасе Рено. – Неужели Его Святейшество был избран в таких условиях?
– Нет. Страдальцы избрали старца Жоффруа де Сабрина… Но спустя семнадцать дней он умер. Понятно, что после подобного конклава никто не пожелал участвовать в следующем, и папский престол пустовал целый год. Должен сказать, что порядок восстановился только благодаря нашему доброму королю Людовику. Наш государь, всегда столь милостивый и сдержанный, написал Фридриху до того суровое письмо, что тому пришлось призадуматься. Он относится к Людовику с уважением, и ему не хотелось гневить Францию. Вот тогда-то и был избран Иннокентий. Остальное вы знаете…
– И что же будет теперь?
– Кто знает? Я уверен в одном: нам, приезжим из Константинополя, рассчитывать на помощь и поддержку теперь не приходится… Вот разве что все соберутся в новый крестовый поход…
– И что же? Мы уедем, отвернувшись от всего, что тут происходит?
– Если вы так говорите, значит, вы не знаете нашего императора. Он человек благородный и настоящий рыцарь. Он никогда не оставит папу, поскольку Его Святейшество приходится ему другом. Вполне возможно, вскоре нам предстоит сражаться за папу, а в тылу у нас будет кардинал Орсини.
– Как! Неужели он еще жив? Неужели святой отец не заставил его расплатиться за свои преступления?
– Если бы он его покарал, то восстановил бы против себя многочисленное семейство Орсини. К сожалению, Гаэтано не один. Его семье принадлежит чуть ли не половина Рима, Орсини чувствовали бы себя здесь королями, если бы не семейство Колонна, их заклятые враги, да еще столь же опасные для них Франжипани и Массими. Только благодаря им и поддерживается относительное равновесие. Но если город будет осажден…
Гильен пожал плечами, позволяя собеседнику самостоятельно рассуждать о сложившейся ситуации.
Следующие дни все провели в ожидании вестей, которые приносили гонцы, а они становились все тревожнее. Зато на звероподобном лице Гаэтано Орсини все чаще мелькала улыбка – кошка готова была сцапать мышь.
И вдруг ранним вечером, когда Бодуэн у себя в покоях заканчивал ужинать в тесном кругу приближенных, освободив их от церемониала, внезапно, без предупреждения, появился папа. Все, кроме императора, поспешно бросились на колени. Рено как раз наливал палермское вино своему господину и ухитрился встать на колени, прижав флягу к груди и не расплескав ни капли.
– Встаньте, дети мои, – с непривычной ласковостью сказал Иннокентий. – Мы желали лишь побеседовать с императором и не видим никакой необходимости в том, чтобы вы покидали эти покои. Мы знаем, что император полностью вам доверяет, и не откажемся выслушать мудрый совет.
Папа подошел к раскрытому окну, выходящему в сад, закрыл его и сел неподалеку. Бодуэн занял место возле папы, все остальные расположились несколько поодаль. Рено заметил, что Иннокентий за эти несколько дней очень изменился. На его узком точеном лице появились морщинки, выдающие озабоченность, глаза с темными кругами говорили о бессонных ночах, но тон его остался резким и насмешливым, не выдавая тяготивших его забот.
– Если мне не изменяет память, в Чивитавеккья вас доставил генуэзский корабль. И что же? Он уплыл сразу же, как только вы ступили на землю?
– О нет, Ваше Святейшество! Я приказал капитану ждать меня, даже если задержусь здесь до будущей весны, потому что должен быть уверен, что доберусь до своего королевства самым надежным путем, если только…
– Если только получите от нас деньги, в которых так нуждаетесь для того, чтобы вооружить войско.
– Не могу ничего возразить Вашему Святейшеству, но при сложившихся обстоятельствах…
– Вы прекрасно понимаете, что вам нечего ждать от нас, мой бедный друг. Однако обстоятельства могут измениться, если мне удастся осуществить то, что я задумал.
Папа перестал говорить о себе во множественном числе, и это не осталось незамеченным присутствующими. Заменив торжественное ритуальное «мы» обыкновенным «я», Иннокентий давал понять, что задуманное касается только его лично. Он не стал томить слушателей ожиданием и тут же продолжил:
– Мне нужно добраться до Генуи и оттуда доплыть до Франции. Там я соберу собор и вновь отлучу Фридриха от церкви, но на этот раз не только его, но и всю его империю.
– Ваше Святейшество намерено ехать в одиночестве?
– Совершенно верно. Но не отсюда. Мое решение таково: вы объявите о своем отъезде, а я, чувствуя себя нездоровым из-за множества трагических событий, отправлюсь отдохнуть на несколько дней в Чивита Кастеллана, город, расположенный на полпути к Витербо и находящийся совсем рядом с портом, где вас ждет корабль… Я хочу опередить Фридриха, который вот-вот явится и сделает попытку завладеть нашим городом.
– Но это безумие, Ваше Святейшество!
– Ничуть. Я одурачу Орсини, который сочтет мой отъезд прекрасной возможностью не пустить меня обратно в Рим. К тому же часть пути мы проделаем вместе с вами, сын мой, – добавил Иннокентий, и подобие улыбки тронуло его губы. – По крайней мере, так это будет выглядеть. На самом деле мы не расстанемся. Когда вы выедете среди бела дня из Чивита Кастеллана, к вашей свите добавится еще один человек, солдат, которого будут звать совсем не Иннокентий. Уже в Генуе я буду чувствовать себя как дома, это верный и надежный город. Там прислужнику дьявола меня не захватить!
– Но… очень скоро заметят…