Мечта всей жизни Рено была близка к осуществлению, и к тому же его ожидал великий почет. Но радоваться от души Рено что-то мешало, и Людовик, наделенный особой душевной тонкостью, сразу это почувствовал.
– Вы полагали, что после того, как спасли нам жизнь, мы тут же возьмем вас к себе на службу?
Рено почувствовал, что краснеет.
– Я полагаю, – ответил он, – что граф д’Артуа, брат Вашего Величества, настолько привязан к вам, что считает себя вашим первым слугой.
Людовик поднял бровь, выказывая удивление, и улыбнулся:
– Удачный ответ! Но мы надеемся, что вы не из тех, кого называют ловкими людьми? Это бы нас огорчило.
– Нет, сир, я, напротив, имею несчастье забываться и говорить все, о чем я думаю.
– Это нам больше по нраву. Что касается вашей службы у нашего брата, то эта мысль принадлежала не нам. Брат сам попросил об этом, вы ему очень понравились, и он хочет видеть среди своих воинов такого преданного человека, как вы. Наш брат не столько наш первый слуга, сколько наш главный защитник. Он чаще находится рядом с нами, а не в своем графстве д’Артуа, живет больше в Пуасси, где ведает хозяйством замка и его охраной, а не в своих замках в Лансе, Эдине или Бопоме. Он редко от нас уезжает, так что, будучи на службе у него, вы будете и на службе у короля.
Людовик уже приготовился покинуть комнату, но на пороге обернулся.
– Чуть было не забыл, – добавил он, и его глаза лукаво засветились. – Когда мы отправимся в крестовый поход, само собой разумеется, граф Робер отправится вместе с нами. Он бы поехал и раньше нас, если бы не опасался, что с нами в его отсутствие может случиться катастрофа. А ведь никто больше его не любит мчаться на скакуне с ветерком, обрушивая на врага удары меча. К тому же вы никогда не встретите у моего брата нашего кузена Пьера де Куртене, потому что он его не любит. А уж если граф Робер кого-то невзлюбил, он не станет прятать шила в мешке.
Вот теперь Рено был совершенно счастлив и в порыве восторга попытался подняться, чтобы как следует поблагодарить короля, но тот властно махнул рукой, приказывая ему не шевелиться.
– Вы лучше поблагодарите нас своей верной службой, поэтому старайтесь поскорее выздороветь! Ваш новый господин любит, чтобы за ним скакали и днем и ночью неведомо куда в любую погоду и при любых обстоятельствах.
Будущее заиграло радужными красками. Рено понял, что оказался в числе воинов самого отважного из принцев крови Франции и что сам король вскоре посвятит его в рыцари! Головокружительный успех для юноши, который еще год тому назад был приговорен к виселице, сидел в тюремной камере, подвергался пыткам и подозревался в чудовищном преступлении. Его преследовала необъяснимой ненавистью королева-мать, унижали презрением члены семьи де Куртене, за исключением одного – самого необычного среди них, нищего властителя империи, которая когда-то была самой богатой в мире. С Бодуэном де Куртене он вступил на путь, грозящий немалыми опасностями, они спасли папу, который вернул Рено право высоко держать голову в той стране, которая незадолго до этого его изгнала. Было чему радоваться! Лучезарные надежды помогли ему забыть о сумасшедшем и его ударе кинжалом.
Прошло всего несколько месяцев, а у Рено будет уже третий господин, на этот раз Его Высочество граф Робер. Хотелось надеяться, что в его-то доме Рено не промелькнет метеором, как промелькнул он в доме барона де Куси или в доме императора Бодуэна. А что будет, если рана у него плохо заживет и будет помехой в его нелегких ратных трудах? Что, если она не даст ему возможности биться мечом, копьем и секирой? У кипучего воина графа д’Артуа окажется на службе калека, и тогда…
Мысль, пришедшая в голову Рено, так напугала его, что ближе к вечеру у него снова начался жар. Дама Герсанда пришла навестить его и была очень огорчена его состоянием.
– Святой Гиппократ! Что мог сообщить вам наш господин Людовик? Почему вы находитесь в таком состоянии?
– Он сообщил мне, – чуть не плача простонал Рено, – что Его Высочество граф Робер берет меня к себе на службу.
– Есть из-за чего огорчаться! На вашем месте я бы обрадовалась. Из всей семьи он самый веселый и при этом славный принц. Замечательный товарищ и к тому же великолепный наездник…
– Который хочет видеть вокруг себя воинов, способных без устали скакать в седле и сражаться! А посмотрите на меня! Я слабее новорожденного. Он и недели меня не продержит. А что касается огорчения, то как же мне не огорчаться, если я не могу даже встать на ноги, так у меня кружится голова!
– Но у вас очень серьезное ранение, и Его Высочество граф Робер прекрасно это знает. Если бы вы его не получили, он бы оплакивал своего короля и любимого брата. Успокойтесь, в вашем распоряжении достаточно времени, чтобы поправиться. И я сделаю все, чтобы вам помочь. А сейчас пришло время принять лекарство.
И она протянула ему ложку с зеленоватой микстурой. Рено выпил и спросил:
– А из чего вы его делаете?
– Из змеиных языков, яичек волка, лягушачьих мозгов, мандрагоры… наперстянки и множества других составляющих, – ответила она сурово.
– Какой ужас! Я думаю, что такое может только навредить!
Герсанда от души рассмеялась.
– Если задаешь глупый вопрос, то в ответ получишь глупый ответ. Какой целитель выдаст вам свои секреты? Один только мэтр Альберт дает рецепты чудодейственных микстур!
– Вы знакомы с мэтром Альбертом?
– Понаслышке. Говорят, что он умеет делать… Все, что угодно, даже золото. Говорят еще, что он великий мудрец, но мы с ним принадлежим к разным школам. Я училась у своего отца и осталась верной последовательницей великой Тротулы Салернской [32] . А вы когда успели познакомиться с мэтром Альбертом?
– Я его никогда не видел. Когда я приехал в Париж, то поступил на службу к барону де Куси и был дамуазо госпожи Филиппы. Однажды вечером я сопровождал ее до дома мэтра Альберта. И знаю только, что она осталась очень довольна и…
– Вы назвали имя де Куси? Это та дама, что дружила с королевой Бланкой?
– Почему дружила? А сейчас они не дружат?
– Недавно она умерла. Я слышала, как мадам Бланка говорила об этом мадам Маргарите. И говорила с гневом и величайшим состраданием. Несчастная, насколько я могу судить, стала жертвой тяжелейшего приступа эклампсии [33] , так называли эти приступы Аристотель и Тротула. Она исторгла из своего тела плод, которому было уже четыре месяца. Этим и объясняются невыносимые боли, от которых она страдала… Но вполне возможно, что ее отравили. Вероятно и то, и другое, потому что есть яды, действие которых похоже на эклампсию.