– Я бы рад, Жиль, но сейчас наша скачка ни к чему не приведет. Взгляни!
В самом деле, белые плащи виднелись уже на небольшой пристани: Гийом де Сонак со своим окружением усаживался в лодку, чтобы плыть на главную галеру ордена, стоявшую на якоре в заливе, неподалеку от Акротири. Ронселен де Фос был по-прежнему рядом с ним.
– Они пробудут там до рассвета, – вздохнул Рено, – а после утренней мессы магистр вернется в Сен-Жан-д’Акр. Нам не удастся проникнуть на борт галеры и свести там счеты с де Фосом: никто лучше храмовников не охраняет свои суда.
– А завтра? По дороге в церковь? Или на обратном пути?
– Волосы у тебя седые, Жиль, а пылкости и безрассудства – как у молодого, – заметил Рено с улыбкой. – Подумай о том, что у нас нет никаких доказательств, а если Ронселен таков, каким я его себе представляю, он начнет лгать, и правдой сочтут его слова, а не мои.
– Но король и сир Робер поверят вам, а не ему! Другое дело, что Его Величество Людовик вряд ли нам простит, если мы поссорим его с тамплиерами как раз тогда, когда они помирились. Но, как я знаю, магистр и его рыцари собираются к нам присоединиться в Египте, так что, наверное, лучше нам дождаться прибытия туда. Когда отряды разобьют лагеря, нам будет гораздо легче поймать этого негодяя и припереть его к стенке. Но если сейчас нам выпадет удачный случай…
Случай не выпал. Ронселин де Фос, словно бы чувствуя витающую в воздухе угрозу, ни на шаг не отходил от Сонака, держась самого близкого его окружения, состоящего из высоких церковных сановников… И галера с парусами, на которых алели восьмиконечные кресты, мирно уплыла в Сен-Жан-д’Акр.
Вскоре после Нового года крестоносцы услышали удивительную весть. Долетела она до них благодаря французу-доминиканцу Андре де Лонжюмо. Он побывал в Кавказских горах, где расспрашивал монголов о христианах в этих отдаленных краях, так как говорили, будто есть они даже среди потомков Чингисхана. А когда он пустился в обратный путь, где-то неподалеку от Мосула нагнали его два путника, тоже христиане, и передали от монгольского хана Эльджигидея послание королю Франции. И каким удивительным оказалось это послание, ибо предлагалось в нем французам заключить союз с монголами против сынов ислама. Неожиданная новость всколыхнула волну энтузиазма, но только не у короля, он отнесся к предложению сдержанно. Однако из вежливости приготовил хану подарок: приказал изготовить шатер-часовню, украшенную вышитыми иконами, изображающими жизнь Христа, и передал ее Андре де Лонжюмо, чтобы тот отвез ее хану. Что же касается предложения монгола, то расстояние, которое разделяло собеседников, было слишком велико, чтобы они всерьез могли вести разговор. Людовик был уверен, что он со своим войском покинет Кипр раньше, чем доминиканец выполнит свою посольскую миссию. Пребывание на чудесном острове становилось королю в тягость. Воины слишком долго бездействовали, все труднее было поддерживать дисциплину и моральный дух, кроме того, в лагере начались болезни. Появился самый распространенный на Востоке недуг – дизентерия. Она уже унесла четыре сотни рыцарей и простых воинов, не пощадив и знатнейших сеньоров, от нее умер сир де Бурбон, граф де Вандом и благородный Жан де Монфор. Де Монфор приплыл в октябре вместе с виконтом де Шатоденом и умер в конце зимы, просветлившись до святости. Не двигаться с места и при этом терять воинов – разве это не трагедия?
Королю хотелось отплыть в феврале, но дули встречные ветры, и по-прежнему не было видно подкрепления. Пришлось опять набраться терпения и ждать. Это выводило из себя Робера д’Артуа и его воинов. Поселившись в лагере, Рено не преминул повидаться с бароном де Куси. Барон Рауль принял его с величайшим доброжелательством и сказал, что счастлив иметь его своим спутником в крестовом походе.
– Моя бедная супруга была несправедлива к вам, да и я тоже, – сказал он, – но я не уставал благодарить Господа, что он выполнил мой долг вместо меня и помог вам занять то место, которого желал для вас брат Адам.
Рено убедился, что барон действительно стал теперь очень набожным, точно так же, как и граф Марш, с которым он не расставался. Это обстоятельство успокоило Рено, поскольку было несовместимо с влиянием Флоры. Ни сам Рено, ни Пернон, ни Жерар де Френуа, который ухаживал за Флорой в Никосии и пришел в отчаяние, когда она исчезла, не могли отыскать ее следов.
– Она наконец послушалась голоса разума и покинула остров, – с удовлетворением заключил Рено.
И поблагодарил за это Господа.
Пришла весна, и дело пошло на лад. Альфонс де Пуатье с войском так и не прибыл на остров, но зато во главе двадцати четырех кораблей приплыли герцог Гуго Бургундский и Гийом де Вийардуэн, принц Мории, у которого герцог провел зиму. Их сопровождали четыреста рыцарей, чему Людовик очень обрадовался. Наконец решился и король Кипра: вместе со своими самыми знатными баронами он надел на себя крест. Теперь уж точно можно было надеяться на лучшее: поход обещал быть успешным.
Приближался великий день – день начала похода. В этот же день собиралась покинуть остров императрица Константинополя. Она увозила с собой обещание: как только Египет будет побежден, рыцари отправятся на помощь Бодуэну и помогут ему отстоять свой трон. Само собой разумеется, Гильен д’Ольнэ уезжал вместе со своей госпожой. Рено было жаль расставаться с другом. В какой-то миг он понадеялся, что друг отправится вместе с ним в крестовый поход. Гильен и сам этого хотел, но беды несчастной Марии на пути к Кипру убедили верного маршала в необходимости опекать слабую женщину, он хотел избавить ее от всяких неприятных неожиданностей, с которыми она могла встретиться по дороге во Францию.
– Если Богу будет угодно, мы с вами свидимся после вашего возвращения, – сказал Гильен Рено, обнимая его на прощание. – Императрица оставит Куртене, только если наш господин Бодуэн позовет ее, а я буду при ней. Но если меня вдруг там не будет, вы сможете узнать обо мне у моего старшего брата Готье, в замке Мусси, около Дамартена, что расположился на дороге, ведущей из Парижа в Суассон. Я, кажется, говорил вам уже о своем старшем брате?
– Вы можете положиться на мою память: я не забуду то, что вы сказали.
– Главное, постарайтесь остаться в живых!
В канун отъезда, когда королева Маргарита вместе с принцессами прибыли в замок Лимасола, Робер д’Артуа сообщил Рено, что его невестка хочет с ним поговорить. Услышав об этом, Рено онемел от изумления и восторга. Долгие недели он не видел Маргариты, и мысль о том, что он будет говорить с ней, взволновала его до крайности. Подумать только – она хочет с ним поговорить! О чем? Это не имело значения. Главное, что она о нем помнила, и это было самым удивительным чудом, какое только могло произойти. Рено поспешил в замок. Конечно же, сначала убедившись, что одежда на нем вполне приличная и волосы более или менее в порядке.
Королеву он нашел в одном из внутренних двориков, что составляют главное очарование домов на Востоке. Маргарита сидела между каменным бассейном, в котором журчала вода источника, и кустом роз, величиной похожим на капусту. Сидела и вышивала шелком, вплетая своими прекрасными руками в красные и синие нити еще и золотые. Когда Эделина де Монфор, ее любимая придворная дама, подвела к ней рыцаря, она не подняла головы. Эделина оставила их, подойдя к Эльвире де Фос, занятой возле глициний настройкой лютни, а Рено, встав на одно колено, ожидал с бьющимся сердцем знака от Маргариты.