— В губы, Каро, в губы!
Позже он много раз повторял, что она некрасива в его понимании, что ему не нравятся такие женщины, что Каролина слишком худа и импульсивна, что у нее мальчишеская фигура и слишком взбалмошный характер. К чему же тогда развивать отношения дальше? Байрон не мог не понимать, что Каролина влюблена, что она готова переступить любые границы по его требованию, понимал, что поступает подло не только по отношению к влюбленной женщине, но и к ее мужу, которого, по его словам, уважал.
Что это было с его стороны: намеренное нарушение всех правил божеских и человеческих, попытка доказать самому себе, что ему позволительно все, что он выше любых моральных требований? Позже он погубит еще двух женщин, именно пытаясь доказать, что ему можно все. А вообще лорд Байрон погубил великое множество женских судеб, считая себя выше любой из встреченных им женщин.
Каролина поцеловала возлюбленного в губы и остановиться уже не смогла… Она не думала о муже, просто не могла думать ни о ком другом, кроме своего кумира, но Байрон не думать об Уильяме не мог. Однако, соблазнив его супругу, обвинял во всем не себя, а Каролину. «Жена-прелюбодейка»… Зачем ему это, если Каро не в его вкусе? Если необходимо, он мог переспать с любой, знаменитому поэту отказа не было. Но Байрон предпочел разрушить жизнь Каролины.
Он был жесток, иногда просто невыносимо жесток. Так бывает, когда человек, чувствуя свою неправоту по отношению к другому, не желает даже себе в этой неправоте признаваться и начинает мстить невинному за свою подлость.
Подарок странный — роза и гвоздика.
— Я знаю, что ты не способна чем-то увлекаться больше мгновения. Посмотрим, переживет ли хоть один цветок твою любовь ко мне.
Каролина от изумления даже не нашла, что возразить, тем более Байрон постарался окружить себя дамами, прекрасно зная, что она не станет расталкивать толпу. Влюбленная женщина ответила искренним письмом.
«Я не роза и не гвоздика, я скорее подсолнечник, который поворачивается вслед за солнышком. Я не способна видеть никого другого, кроме вас…»
Байрон разозлился: «Кому нужна ее влюбленность?!»
И снова чувствовал себя не слишком уютно, хотя едва ли понимал почему. Каролина была искренна, она любила и не скрывала этого, была готова на любые жертвы и на попрание мнения света, а он? На словах в своей поэме, будучи именно таким свободным от мнения окружающих, независимым и циничным, на деле он оставался только циничным. Это Каролина могла презреть мнение толпы, Байрон нет. «Свободный» поэт оказался куда более несвободным, чем его неугомонная любовница.
— Ты любишь своего мужа, а мной просто играешь!
Ей бы спросить, кто кем играет, но Каролина вместо этого клялась Байрону в любви и готовности сделать для него все.
— Какие я должна дать доказательства, Джордж?
Но он с горечью начинал выговаривать, что его нельзя любить из-за хромоты, что он не может, как все, прыгать и танцевать, а потому презренен.
— Но я тоже теперь не танцую. Это совсем неважно, ничего страшного.
— Конечно, муж такого не потребовал бы! Он Гиперион, а я ничтожный сатир рядом с ним! Сатир и не более! И не пытайся убедить меня в противном!
Каролина задумалась над тем, как доказать своему возлюбленному, что она не замечает никого другого. Байрон воспринял это как заминку и раздумья и принялся кричать:
— Боже мой! Ты не желаешь сказать, что любишь меня больше Уильяма! Ты за это заплатишь, я вот этими руками сожму твое ничтожное упрямое сердечко, неспособное любить!
Это было и жестоко и несправедливо, но что могла возразить несчастная женщина? Если бы она могла посмотреть на происходившее со стороны, то легко увидела бы, как бесчестен по отношению к ней Байрон, поняла, что в его сердце нет и искры любви, скорее это тщеславие и гордыня, требовавшие унизить ту, которая сложила к его ногам все, что только могла, — сердце, честь, репутацию…
Каролина не первая, но и не последняя, еще не одна женщина пожертвует всем ради хромого поэта, получив взамен лишь его презрение и проклятья.
Но Каролина не могла смотреть со стороны, а подсказать было некому, все вокруг только осуждали, а муж, не желая ввязываться, устранился и просто наблюдал, как гибнет его супруга. Как ей хотелось хоть с кем-то поделиться, но рядом не оказалось никого, кто протянул бы руку помощи без осуждения. Мать Каролины, леди Генриетта, не придумала ничего лучше, как однажды сказать Байрону, что дочь ничуть его не любит, просто играет им. Это ввергло Байрона в такой гнев, что он перестал жалеть Каролину совсем. Они стали любовниками.
«Я не встречал женщину, обладающую большими талантами, чем есть у тебя… Твое сердце, моя бедная Каро, точно маленький вулкан, извергает кипящую лаву. Но я вовсе не хотел бы, чтобы оно стало хоть чуточку холоднее… Я всегда считал тебя самым умным, самым привлекательным, самым непредсказуемым, самым открытым, удивительным, опасным, очаровательным созданием… все красавицы тускнеют рядом с тобой, потому что ты самая лучшая…»
Строчки письма размыли слезы, разве могла Каролина не плакать, читая вот такое послание возлюбленного?
— О, Байрон!..
Когда он лгал — тогда или потом? Если не любил, то как мог писать такие строчки?! Если это искренне, то как мог позже бросить ее перед всем светом, выставить посмешищем, предать и первым показать пальцем?
В любом случае Каролина имела право мстить, она отомстила. Но тогда до этого было еще далеко, леди Каролина любила без памяти и верила каждому написанному и произнесенному слову любовника. Разве могла она подумать, что это ложь?
Сама Каролина в первом же письме предложила в его распоряжение все свои драгоценности — фамильные и те, что подарены Уильямом, ей было все равно, главное, чтобы Байрона не мучили земные заботы.
Он чувствовал эту жертвенность и свою фальшь, чувствовал свою готовность предать и продать, а потому унижал ее все сильнее.
Страсти накалялись…
Аннабелла зря боялась, что Каролина спрячет ее стихи просто из зависти или недоброжелательства. Леди Лэм показала любовнику сочинение кузины. Байрон прочел и даже не упустил случая в очередной раз унизить Каролину:
— Твоя кузина обладает несомненным талантом, не то что ты! Она могла бы стать поэтессой, если бы захотела. В этой голове много умных мыслей.
— Что мне передать Аннабелле? Когда ты сможешь с ней встретиться?
— Встретиться? — Байрон вовсе не намеревался петь дифирамбы кому-то, кроме себя самого. Он был готов признать гениальным поэтом Попа, но только потому, что того уже не было на свете. Из ныне живущих Байрон и только Байрон, остальные просто не имели права портить бумагу! А уж какая-то девчонка тем паче. — Нет, она слишком хороша для падшего ангела, слишком совершенна для меня.
— Так что я должна сказать кузине?