Кроме того, из-за своей хромоты Байрон категорически не желал спать с кем-либо в одной постели. Видимо, болела ступня, намученная за день, но признаваться в этом он не желал.
— А как же ты будешь спать с женой?
— Ей придется привыкнуть и уходить или вообще появляться в моей постели только изредка и ненадолго.
Августа подумала, что не всякая супруга выдержит такое. Она сама была готова простить брату все, что угодно, даже его дикие приступы необъяснимой ярости из-за сущих пустяков, но как чужая женщина?
Однажды, отрезанные от всего мира метелью и снежными заносами, они долго сидели у огня, беседуя о возможностях женитьбы и дальнейшей жизни.
— Джордж, только женитьба сможет спасти твое положение. Но супругу нужно выбирать осторожно, чтобы не превратить ее и свою жизнь в кошмар, поверь мне, я с этим знакома.
— Августа, к чему мне жениться? Продам Ньюстед, купим небольшое поместье или дом и станем жить вместе, чтобы не пришлось ни к кому привыкать.
— Нет-нет, это неправильно!
Она даже сама испугалась резкости своего ответа, ожидая взрыва ярости, но Байрон только нахмурился:
— Я понимаю, что это неправильно, но мне не нужна другая женщина, я предпочел бы жить с тобой и твоими детьми. Меня это вполне устраивает.
Августа смутилась, ей не хотелось говорить, что жить с Байроном не так-то легко, что она, хоть и любит брата без памяти, на такое не согласилась бы. Представить себе его необоснованный гнев, дикую диету и невозможность ни есть, ни спать вместе, было трудно. Байрон терпеть не мог, когда женщины при нем ели, это казалось вульгарным, потому супруге предстояло не только срочно покидать спальню, но и прятаться где-то, желая пообедать. Оставалось только легкое общение, которое легким вовсе не было.
Нашлась еще одна проблема. Августа была беременна и не желала навредить ребенку, но брата это не остановило.
— На Востоке давно нашли выход, это только вы, европейские женщины, привередничаете.
Августа не сразу поняла, о чем речь, потом ахнула:
— Джордж, это же содомия!
— Какая мне разница, как вы ее называете?
— Это не только греховно, но и просто наказуемо!
— А спать со мной не наказуемо?
Сестра опустила голову:
— Да, и мы за это поплатимся.
То же твердила и леди Мельбурн в письмах:
— Ребенок, рожденный у столь близких родственников, непременно будет чудовищем. Вы больше не должны рисковать будущим возможных детей, подумайте хотя бы об этом!
Уезжать из заснеженного Ньюстеда, хотя там и не было особенно удобно, зато было холодно, Байрону вовсе не хотелось. Августу он не спрашивал, будучи твердо уверенным, что сестра чувствует то же, что и он. И сильно ошибался, потому что замученная странностями поведения брата, укорами совести и страхом за будущего ребенка, Августа не находила себе места все эти дни, но Джорджу вида не показывала.
Она извелась от тяжелых мыслей, от страхов, от ожидания неизбежного наказания за инцест и содомию, за то, что бросила детей почти на месяц, что снова поддалась запретной страсти, но больше всего от понимания, что снова поддастся, стоит Байрону настоять на своем. Августа вообще не умела отказывать, а уж Джорджу тем более. Нет, она не любила его как мужчину, не была столь горяча, но собственного мужа видела слишком редко, к тому же брат имел над ней неограниченную власть.
В Мельбурн-Хаус гости, собственно, как всегда. У леди Мельбурн собрались «свои», то есть те, кто часто бывал в доме. Каролина теперь редко бывала в гаком обществе, ей было трудно выносить общество свекрови и свекра, но на сей раз присутствовала.
Разговор зашел о Байроне. Леди Мельбурн избегала таких тем якобы ради невестки, а в действительности потому, что говорить о поэте становилось с каждым днем опасней. Сам Байрон давал столько поводов для злословия, что избежать этого злословия было уже невозможно.
Новость принесла леди Рандолф, стрельнув глазами в сторону Каролины, старательно делавшей вид, что тема Байрона ее вовсе не интересует, она сообщила:
— Сестра Байрона Августа Ли родила дочь! Удивительно, что мужа давным-давно нет дома.
Разговор подхватили, кто-то тут же вспомнил, что с июля по сентябрь Августа жила в Лондоне, пусть и не в доме брата, но их постоянно видели вместе. Скандал! Неужели инцест привел к рождению ребенка?!
— Да-да, сам Байрон столько раз намекал, что одна из женщин вот-вот родит ребенка. Если это будет девочка, то ее назовут Медорой.
— Странное имя.
— Кстати, как назвали малышку миссис Ли?
— Медорой, конечно!
— Ах?!
Позже скажут, что сплетню распустила Каролина, мол, это была ее месть Байрону. Говорили это даже те, кто был в тот вечер в гостиной леди Мельбурн и слышал, что новость сообщила леди Рандолф.
Сама Каролина решила, что должна обязательно поговорить с Байроном и выяснить, действительно ли происходили все те ужасы, о которых давно гудят салоны Лондона.
Позже Каролина утверждала, что такая встреча состоялась и Байрон рассказал столько всяких ужасов, подтвердив все слухи о себе, что вполне можно поверить в родовое проклятье. Но что за ужасы, леди Каролина не поведала.
У самой Каролины пока был ренессанс в отношениях с Уильямом, она хоть и продолжала пристально следить за делами Байрона, но с мужем ворковала, будучи весьма благодарной ему за прощение, и даже не изменяла ему! Леди Мельбурн заявляла, что это ненадолго. Мысленно Уильям был с матерью согласен, он слишком хорошо знал супругу и даже удивлялся долгому периоду воздержания Каролины, прекрасно понимая, что скоро благолепию придет конец.
Он не обижался на жену, сознавая, что такое поведение требует от нее неимоверных усилий, а потому ценя его. А также он понимал, что постоянная верность и праведность выше сил для неугомонной Каро. Леди Мельбурн твердила, что эта доверчивость и всепрощение погубят Уильяма, поскольку Каролина вернется к своему и испортит репутацию мужа.
Уильям только усмехался, потому что сама леди Мельбурн отменной репутацией не отличалась никогда, разве что умела скрывать свои многочисленные романы и измены. Но с одним был согласен: для мужа-политика такая жена, как Каролина, была несомненным камнем на ногах утопающего. С большим грузом на шее Ла-Манш не переплывешь, но пока Уильям не готов отказаться от неистовой супруги даже ради большой политической карьеры.
Уильям Лэм лорд Мельбурн действительно свою большую политическую карьеру сделает после смерти «трудной» супруги, он станет премьер-министром и настоящим многолетним наставником королевы Виктории, завоевав не только ее, но и всеобщее уважение, увековеченное в названии города.
Для Байрона все более настоятельной становилась необходимость женитьбы. И дело не только в растущих долгах и необходимости взять хорошее приданое. Джордж и Августа чувствовали, что запутываются в своих отношениях настолько, что могут просто погибнуть. Но если Байрон был один, то у Августы дети. Хотя теперь ребенок был и общий тоже.