Старая цыганка повернулась к мужу. Дед Илья не заметил этого: он тяжело смотрел в погасшие угли костра. Подавленно молчали цыгане.
– Цыгане, я вам всё, что есть, принесла, – вздохнув, сказала Наталья. – Христом-богом прошу – заберите детей. Не век же им у меня в анбаре под ларями хорониться! Я ведь их даже до ветру выпустить боюсь!
– Да, милая, мы бы взяли… – медленно, глядя при этом на мужа, заговорила старая Настя. – Но ты и сама думай, как им у нас житься-то будет? Тяжело у цыган без привычки…
– Да не к вам же навовсе! – Наталья повернула к ней посветлевшее лицо. – У меня на Ганыче сестра мужняя живёт! Вам же всё едино мимо ехать, отвезите до неё детей! Всего-то крюка малого дать по степи, вас-то кто обыскивать да допрошать станет?! Отвезите, цыгане! Помогите за-ради Христа, ить как их по-другому со станицы-то спровадить? У вас же свои дети есть, нешто душа не болит?
– Со ласа тэ кэрас, ромалэ? [39] – вполголоса, будто ни к кому не обращаясь, спросил дед Илья. – Ласа раклэн? [40]
Цыгане переглянулись, нестройно, одобряюще загудели. Кто-то из женщин горестно покачал головой. Мери сидела, уткнувшись лицом в колени, Симка бережно поглаживала её по спине. Дед Илья посмотрел на жену, коротко кивнул. Аккуратно собрав с половика золотые монеты, молча вложил их в руку казачки, и Наталья машинально сжала ладонь. По лицу её ползли медленные слёзы.
– Да ты не плачь, яхонтовая, не плачь… – задумчиво сказала старуха. – Заберём мы сирот твоих… вот только как их в табор-то поведёшь? Сама же говоришь: в станице люди разные. Ну как углядят, донесут? Что тогда и с тобой, и с нами станется?
– Может, ночью? – с надеждой предложила Наталья. – Перед самым светом? Потихоньку пролезем…
Дед Илья молча, отрицательно покачал головой. Снова наступила гнетущая тишина.
– Тётя Настя… – вдруг сказала Мери, поднимая голову и глядя на старуху сухими, решительными глазами. – Я, кажется, знаю, как лучше это сделать.
На следующий день, уже перед закатом, когда огненно-рыжий веер только разворачивался над Доном, вся станица Замайская, высыпав на базы, с изумлением наблюдала, как по главной улице станицы торжественно шествует толпа цыганок с детьми. Таборных женщин было десятка два, молодых и старых, босоногих, в пёстрых пыльных юбках. В середине толпы величаво плыла старуха с длинными седыми косами, свисавшими из-под синего, сдвинутого на затылок платка. Детей же было в три раза больше, чем женщин, – грязных, взъерошенных, с голыми чёрными ногами, чумазыми рожицами. Они вертелись под ногами цыганок, тянули руки к шарахающимся казачкам, прося хлебца, приплясывали в пыли и кричали звонкими, пронзительными голосами. Вся эта команда прошла через станицу, поглядывая через заборы. Но все ворота в станице были заперты, и лишь у Натальи Замётовой неосторожно осталась открытой калитка. Таборные гадалки радостно ввалились в неё всей толпой, цыганята рассыпались по широкому двору, молодые цыганки полезли в хату, громко гомоня и прося «кусочков», а несколько взрослых женщин побежали через двор к хозяйственным постройкам. Но у самого амбара их настиг зычный голос спохватившейся хозяйки:
– Да что же это, люди добрые, за нашествие?! А ну вон отсюда, поганки! Вон пошли, зараз из ружжа стрелю! Поналезли, тараканихи, во все щели носы позасунули! Нет для вас ничего! Прочь пошли из анбара и мелюзгу свою забирайте! Нам своих детей кормить нечем!.. Кыш, кыш, вам говорят!
Понимая, что Наташку пора спасать, соседки вбежали во двор и общими усилиями вытолкали возмущённо галдящую ораву цыганок за ворота. Те оглушительно вопили и проклинали станичных «сквалдырниц», призывая на их головы разнообразные кары господни. Дети визжали истошными голосами, носились как угорелые, выныривая прямо из-под рук у казачек с прихваченными в Натальином дворе тряпками, сушёными яблоками, свёклой и всякими полезными в хозяйстве вещами. Двое самых чёрных и замурзанных, явно прихватив что-то особо ценное, спрятались под фартуком бабки, и та дунула со двора с молодой резвостью. За ней подхватились и умчались, огрызаясь на бегу, остальные цыганки. Вслед им летела бурная брань казачек и заунывные причитания Натальи:
– Да что ж это за наказанье за такое! Ить на миг калитку незапертой оставила, сейчас они и поналезли, вороны треклятые! Ни одной нитки на дворе не оставили! И брюкву всю похватали – как на грех, сушить разложила! Поросюк-то мой последний жив ишо в хлеву-то?.. Вот ить племя сорочье, хужей продразвёрстки, и что за напасть такая?.. Бабы, да хватит уж им вслед гавкать, что толку – их вон и не видно уже! Помогите лучше добро собрать! Ить всё пораскидали, все сундуки повывернули, заразы… Вот ей-богу, чичас до табора пойду и мужикам ихним нажалуюсь!
Но цыганок уже и след простыл.
Когда женщины вернулись в табор, над Доном спустились сумерки, и возле палаток дымили костры. На дороге маячила высокая фигура деда Ильи, нетерпеливо расхаживающего по обочине.
– Ну, что? – отрывисто спросил он, когда цыганки поравнялись с ним. Старая Настя, окружённая хохочущим табунком ребятни, помахала ему рукой.
– Здесь, вот они. – Бабка показала себе за спину. Невесело усмехнулась краем губ. – Веришь ли, насилу их у себя из-под фартука выволокла, не хотели выбираться!
За спиной у старухи, намертво вцепившись руками в её подол и испуганно глядя на сумрачного старика цыгана с кнутом за поясом, стояли два чудовищно грязных мальчугана. Было очевидно, что сходство с таборными детьми им придавали долго и тщательно. Только русые головы и серые, широко распахнутые от страха глаза говорили о том, что это не цыганята. Около них, тревожно обнимая их за плечи, стояла худенькая девчушка с растрёпанными косами, которые скрывал пёстрый платок, в линялой кофте и по-таборному рваной юбке. Её перепуганное лицо тоже было вымазано сажей до неузнаваемости.
– Ну, совсем цыганка получилась! – со смешком заметила старая Настя. – Да не дрожи, миленькая, никто тебя здесь не обидит, и братиков твоих тоже!
– Кто из вас Васька, а кто Фрол, скажите мне перво-наперво? – тем временем допытывалась Мери у мальчишек.
– Я Фрол, – поборов дрожь в голосе, ответил мальчик постарше, лет десяти, невысокий, но крепкий и широкий в плечах. – Тётя цыганка, вы нас украли?
Младший мальчишка немедленно заревел.
– Не украли, глупый, – сердито сказала Мери, ловко вытирая нос малышу подолом юбки. – Зачем брата попусту пугаешь? На что нам вас красть, когда у нас своего такого добра полно хозяйство? – Стоящее вокруг оборванное, чумазое «хозяйство» дружно захихикало. – Тётя Наташа сказала же вам – мы вас только на соседний хутор отвезём, к другой вашей тётке, Дусе! И всего-то! Голодные небось?
– Не дюже, – солидно сказал Фрол, но Васька широко открыл зарёванные глаза и закивал.
– Вот это дело! Это правильно! – обрадовалась Мери. – Сейчас мы вас накормим, спать положим… Спали когда-нибудь в палатке цыганской, а? Хорошо! Перину вам дам, подушки большие, разноцветные! А утром и поедем с богом…