– Всегда я у тебя виновата, – грустно усмехнулась Мери, перебирая овощи. Семён осторожно взглянул на неё – не обиделась ли? Подождав немного, вытащил из кармана перстень с огненно-красным камнем, подбросил на ладони. Мери обернулась и, ахнув, всплеснула руками.
– Ну? Нравится? – усмехнулся он. – Будешь носить?
– Ой, Се-енька… Господи… – пробормотала Мери, беря в руки подарок и поворачивая его на солнце. – Да откуда же?..
– Кобылу вылечил. Ну что, нравится? Не велико? Да намерь хоть!
Спохватившись, Мери натянула на палец кольцо, широко улыбнулась нахмурившемуся мужу.
– Спасибо! Мне очень нравится! И ничуть не велико! У меня никогда в жизни такого не было!
– И носила чтоб! – скрывая облегчённый вздох, приказал Семён. – Чтоб цыгане не шипели, будто мне на тебя жаль!
– Буду, буду носить! – заверила Мери, поспешно стягивая кольцо с пальца. На удивлённый взгляд мужа тихо пояснила: – Я сейчас пойду смотреть, что там у Митьки… Кольцо может мешать.
Семён кивнул, снова уставился в огонь. Жена уже вытащила из шатра торбочку с медикаментами и ушла, а он всё сидел, поджав под себя ноги, и, глядя на пляшущие под закопчённым дном котелка язычки пламени, о чём-то напряжённо думал.
Когда Мери вошла в шатёр, там уже сидели примчавшаяся из города Копчёнка и старая Настя. Последняя негромко расспрашивала Митьку, тот отвечал нехотя, сквозь зубы:
– Ещё в Воронеже отрезали, доктор в больничке отхватил, чтоб ему… Я просил, чтоб оставили, заживёт, мол, так он орать… Сгниёшь, кричал, заживо, дурак, гниль от ноги к сердцу пойдёт, там дадрена какая-то завелась…
– Отчего завелась-то, дэвла? – как можно спокойнее спросила старая Настя, но Мери видела, что через её лоб протянулась болезненная складка. Копчёнка, сжавшись в комок у края полога, смотрела в лицо мужа огромными остановившимися глазами, молчала.
– Известно отчего. От пули, – хмуро усмехнулся Митька. Настя медленно перекрестилась, посмотрела на Мери.
– Почему ты сразу не пошёл в больницу? – не здороваясь, резко спросила та. – До гангрены нужно было довести, она не может начаться сразу! Где тебя носило с пулей в ноге, дурак?
– Не гавкай на меня, девочка, – негромко, чуть ли не ласково предупредил Мардо, но в его узких глазах мелькнула искра ненависти. – Не доросла на меня гавкать. Я тебя сюда не звал и ни о чём не просил.
– Помолчал бы, сукин сын! – взорвалась Настя. – Она дело спрашивает!
– Не касаемо её это дело, – с недоброй усмешкой сказал Мардо. – Коли хочет, пусть глядит, только сразу говорю: не особо красиво.
– Ничего, переживу, – заверила Мери, склонившись над культей и осторожно разматывая грязные, мокрые от гноя бинты. Через мгновение Копчёнка зажала лицо руками и со сдавленным стоном уткнулась в колени. Побледнела, тихо охнув, старая Настя. Мери, нахмурившись, отложила в сторону снятые тряпки и пристально осматривала рану.
– Почему тебя выпустили из больницы? – не поднимая взгляда, спросила она. – Ведь это началось потому, что недолечено! Разве они не видели…
– Видели они всё, – проворчал Мардо. – Сбежал я с этой больницы сразу же. Пойми ты, дура, искали же меня! Всюду искали!
– Что ж, надо чистить рану, – медленно сказала Мери, оглядываясь в поисках своей торбочки. Её протянула, всхлипнув, Копчёнка. – Юлька, ты нож на огне прокали. А ему дай водки… если есть, целую бутылку. И какую-нибудь палку в зубы. И позови цыган, чтобы подержали его. Это будет очень больно.
– Не надо меня держать, – сквозь зубы сказал Митька. – А водки дай, – и, глядя в лицо Мери сощуренными презрительными глазами, чуть слышно спросил: – Рада теперь, княжна?
– Идиот, – так же тихо и холодно ответила Мери. И отошла, дав дорогу Копчёнке с бутылью мутного самогона.
Мери вернулась к своему шатру, когда уже смеркалось и с давно сжатых полей потянуло туманом. По табору зажглись костры, цыгане кучками сидели возле них и встревоженно толковали о том, что случилось сегодня. Меришка, Копчёнка и бабка Настя полдня не показывались из шатра, хотя до цыган постоянно доносились их взволнованные голоса. Возле костра Меришки хозяйничала насупленная Брашка, которая доварила кулеш, бухнула перед Семёном полную миску и тут же умчалась к Копчёнкиному шатру ждать новостей. Семён уже выскребал из миски последние ложки, когда жена вынырнула из тумана к костру – измученная, потемневшая, с заплаканным лицом.
– Что ты? Помер он, что ль, всё-таки у вас? – нарочито спокойно спросил Семён. Мери только отмахнулась. Проведя ладонями по лицу, тяжело опустилась на траву.
– Ты поел хоть?
– А то… Ну, что там? Что с ногой у него?
Мери, не отвечая, зажмурилась.
– Сенька, боже мой, Сенька, какой же он, право, дурак… – пробормотала она. – Его подстрелили где-то под Новочеркасском. Так он, вместо того чтобы идти в больницу, подался в другую губернию! В Воронеж! Боялся, что в новочеркасской больнице его сразу арестуют. Всё-таки пулевое ранение… А они там уже год ищут известного бандита по кличке Цыган!
– А чего ты ругаешься? – пожал плечами Семён. – Митька прав был. Дознались бы там, в Новочеркасске, комиссары, кто он есть, – сразу б в расход пустили. А так, пусть хромой – а живой. Так что, с ногой совсем худо?
– Не знаю… Ей-богу, не знаю, я же не врач! Надо же было ему сбежать недолечившись! – Мери тихо заплакала. – Я вычистила рану как могла… Он, чёрт такой, даже не крикнул ни разу… кажется, мне назло. Больше я ничего не могу сделать. Посмотрим, что будет дальше.
– Тебе его жаль, что ли? – глядя в огонь, спросил Семён.
– Мне жаль Копчёнку, – не сразу ответила Мери. – Если Митька помрёт, она…
– Вот не верю я что-то, что он помрёт, – буркнул Семён, поправляя палкой внезапно выстрелившие снопом искр угли. Рыжий всполох света окатил его хмурое лицо. – Такой вот завсегда выживет, хоть ты с ним что… И живи теперь с ним всю жизнь в одном таборе! Куда ему сейчас деваться? Кончилась воля воровская! Теперь до конца дней с Юлькиной шеи не слезет!
– Хочешь – мы с тобой уедем, – негромко сказала Мери. Семён резко поднял голову, в упор посмотрел на неё:
– Это что, планида у меня такая – всю жизнь из-за Мардо убегать куда-то?! Да пошёл он к чёртовой матери! Сам пускай валит подобру-поздорову!
– Куда ему теперь валить, сам же сказал… – вздохнула Мери. – Боже, как жалко Юльку…
– Зря, по-моему, жалеешь, – проворчал Семён, растягиваясь на траве возле огня и закидывая руки за голову. – Кабы он при ноге был, чёрта с два она бы его к себе на перину заполучила! Так бы и болтался со своей бандой по степям, покуда б не расстреляли. А теперь – хоть без ноги, а возле шатра. Думаешь, ей чего другое от бога нужно?
Мери изумлённо посмотрела на него и замолчала надолго, глядя в лениво догорающие малиновым огнём угли. Семён сначала смотрел на жену из-под полуопущенных век, потом и в самом деле начал задрёмывать и очнулся от тихого голоса: