— А кто был третий человек, который разговаривал с ними?
Неужели она начинает сознавать серьезность того, что сделала?
— Господи помилуй, Липнет, это был мэр Лондона. Худшей компании для нападения ты не смогла бы найти, даже если бы постаралась.
— Мэр? — Она поморгала, словно пытаясь переварить эту новость. — Но ты же говорил мне, что он хороший, благородный человек. Ты вполне уверен в этом?
Когда он потер лоб, пытаясь спастись от надвигающейся головной боли, она шагнула ближе и положила ладони ему на грудь. Кожу закололо иголочками от ее прикосновения.
Обида, любовь и гнев захлестнули его мощной волной эмоций, слишком сильных, чтобы сдержать их. Он опустил засов на двери. В этот раз ему было наплевать, кто мог увидеть, как они вошли к ней в спальню. Пусть знают все, что он здесь, в ее постели.
Он обхватил ее лицо ладонями и завладел ртом, давая почувствовать свой гнев. Плоть пульсировала от нестерпимого желания. Он хотел заявить на нее права, подчинить ее, сделать наконец своей.
Ибо она все еще — не его. Еще нет. Несмотря на все свои обещания, заверения, она не до конца отдала себя ему. Но почему она не может любить его так, чтобы этой любви было достаточно?
Сейчас он овладеет ею, потому что может сделать это. Потому что хочет ее. Он стискивал пальцами шелковистые пряди волос и целовал ее до тех пор, пока она не обмякла на нем. Когда он оторвался, губы ее были припухшими, а кожа покраснела там, где он терся о нее щетиной. Она выглядела такой хрупкой в его руках. Но Линнет — не слабый цветок. Она прорывается сквозь жизнь, оставляя за собой обожженный след. Он любит ее и в то же время ненавидит ее огненную натуру, ее силу, ее нежелание следовать правилам своего класса и своего пола и поступать так, как должно.
Ему хотелось подчинить ее своей воле, владеть ею безраздельно.
Он приподнял ее, она обвила его ногами, словно плющ. Их губы были слиты воедино, когда он прижал ее спиной к двери. Она тихо застонала ему в рот, когда он накрыл груди ладонями и сжал соски сквозь ткань. Оторвавшись от губ, он втянул в рот кожу шеи, оставив след. Запах ее волос возле лица распалял его желание. Он задрал юбки кверху и пробежал ладонями по обнаженным бедрам. Ухватив за ягодицы, крепко прижал к себе. Несмотря на слои одежды между ними, он ощущал ее жар.
Хватая ртом воздух, он прислонился лбом к двери и потерся о нее. Иисус и все святые, как же хорошо!
Но не так хорошо, как будет внутри ее.
— Джейми, пожалуйста!.. — горячо выдохнула она ему в ухо.
Он снова завладел ее ртом, лихорадочно развязывая завязки своих штанов. Когда ее ладони отыскали обнаженную кожу под туникой, дыхание покинуло его. Наконец он освободился от мешающей одежды, задержался на входе во врата женственности и закрыл глаза, наслаждаясь невыносимым притоком желания, которое стучало в ушах и пульсировало в крови.
А потом он вошел в нее. И опять он был дома. Все, чего он хотел, было сейчас здесь, в ней. Снова и снова погружался он в ее глубины, а она царапала ему спину и издавала тихие гортанные звуки. Когда она вскрикнула, он взорвался фейерверком похоти, гнева и желания такой силы, что даже покачнулся.
Используя дверь в качестве поддержки, он соскользнул вместе с ней на пол, пока ноги не подкосились. Иисусе, что эта женщина делает с ним!
Когда Джейми снова смог двигаться, он снял ее с себя и встал, чтобы завязать штаны. Она поднялась на ноги и обвила его руками за талию.
— Пожалуйста, не злись на меня. Ты не пони…
Он оттолкнул ее и заставил себя сказать это:
— Ты должна выбрать. Мне не нужна жена, которая будет размахивать ножом посреди Виндзорского замка в присутствии половины королевского семейства.
— Но он…
— Я не могу гоняться и убивать каждого негодяя, которого ты спровоцируешь на то, чтобы он угрожал твоей жизни! И ты будешь рисковать не только своей жизнью, но и жизнью наших детей. — Он наклонился вперед и потряс пальцем у нее перед лицом. — Я этого не потерплю. Я говорил тебе, что не дам тебе брачные клятвы до тех пор, пока ты не оставишь прошлое в покое.
Слезы струились по ее лицу, но он в этот раз не собирался уступать.
— Ты. Должна. Выбрать, — повторил он раздельно, с каждым словом тыча ей пальцем в грудь. — Продолжать эту войну или быть моей женой. Ибо я клянусь тебе, Линнет, и то и другое ты делать не можешь.
Джейми нашел сэра Гая Помроя в маленькой, хорошо обставленной комнате в комендантской башне в дальнем краю замковой территории. У стены жарко горела жаровня. Напротив нее, у другой стены, несколько дворян сидели за столом с закатанными рукавами и стоящими перед ними кубками. Юные оруженосцы стояли за спиной у каждого, готовые подлить вина и побежать по какому-нибудь поручению.
Все мужчины вскинули глаза, когда вошел Джейми, некоторые приветствовали его. Одним из них был сэр Джон, здоровяк из Нортумберленда, который хорошо знал его отца и сражался вместе с ним во Франции.
— Хочешь присоединиться к игре, Джейми? — крикнул он. — Сэр Гай привез карты из Франции.
Карты, которых пока не было в Англии, должно быть, стоили небольшое состояние. Каждая карта представляла собой изящную миниатюру, расписанную золотой краской.
— Как раз то, что нам, англичанам, нужно, — пошутил другой. — Еще один способ облегчить свой кошелек.
Джейми не разделил всеобщего веселья.
— Полагаю, у меня уже есть все пороки, которые мне нужны.
Что-то в его голосе заставило всех в комнате притихнуть. Гнев забурлил в нем, когда он встретился с холодным взглядом черных глаз Помроя. Он сотрет эту презрительную ухмылку с физиономии этого надменного ублюдка.
— К слову о твоих пороках. Как Линнет? — подал голос Помрой. — Ее поведение сегодня в Большом зале было довольно странным. Но чего можно ожидать от женщины, выращенной торгашом?
Джейми выхватил свой меч из ножен и шмякнул его плоской стороной по столу прямо в середину их игры, рассыпав карты и расшвыряв монеты. Руки сидящих за столом схватились за рукояти мечей, но Джейми сверлил взглядом Помроя. Джейми имел заслуженную репутацию воина, прекрасно владеющего мечом, поэтому едва ли кто-то еще станет вмешиваться.
Другой ладонью Джейми оперся о стол и наклонился через него:
— Я предоставлю тебе преимущество сомнения, сэр Гай, и предположу, что ты не получил моих писем с подтверждением моего вызова.
Помрой имел наглость спросить:
— Какого вызова?
Это была личная ссора; теперь Джейми сделал ее публичной только для того, чтобы вынудить Помроя принять вызов. Если бы у Помроя хватило ума промолчать, Джейми воздержался бы говорить что-то еще в присутствии других.
— Какой вызов? — переспросил он, продолжая сверлить Помроя свирепым взглядом. — Вызов, который я бросил тебе еще два месяца назад в Вестминстере. Вызов, который я повторял в посланиях, отправляемых тебе с тех пор каждую неделю.