Наконец решение найдено: будущая королева останется в Кале, на английской почве, где никто ее не оскорбит, пока король будет с Франциском в Булони. Кале — город маленький, там легче поддерживать порядок, даже если народ в порту кричит: «Путана!» и «Великая английская блудница!» А если на улицах будут распевать скабрезные песенки, всегда можно сделать вид, что мы их не понимаем.
В Кентербери, где, кроме королевской свиты, собрались паломники со всего света, каждый дом забит от подвала до чердака. Они с Рейфом поселились в сносных условиях и близко к королю, но многие лорды ютятся по вонючим трактирам, рыцари — по задним комнатушкам борделей, а паломникам осталось место только в конюшнях да под открытым небом. По счастью, для октября погода необычно теплая. В прошлые годы король отправился бы поклониться мощам Бекета и сделал щедрое пожертвование. Однако непокорный Бекет — не тот архиепископ, какого мы сейчас хотим ставить в пример. В соборе еще висит дымка ладана от похорон Уорхема, молитвы за упокой его души — немолчное гудение, как от тысячи ульев. Кранмеру, который где-то в Германии, с двором императора, отправлены письма. Анна уже называет его «нашим будущим архиепископом». Никто не знает, когда Кранмер доберется до Англии. Со своей тайной, говорит Рейф.
Конечно, отвечает он, со своей тайной, записанной на уголке листа.
Рейф посетил гробницу Бекета. Впервые. Возвращается ошарашенный, говорит, рака усыпана драгоценными камнями размером с гусиное яйцо.
— Знаю. Как ты думаешь, они настоящие?
— Показывают череп, скрепленный серебряной пластиной, говорят, это череп Бекета, раздробленный рыцарями. За деньги к нему можно приложиться. И еще блюдо с фалангами его пальцев. Его засморканный носовой платок. Кусок башмака. И флакон, который они встряхивают — говорят, там его кровь.
— В Уолсингеме есть флакон с молоком Богородицы.
— Боже, молоко-то они из чего сделали? Кровь — явно вода с какой-то минеральной краской, она там плавает комочками.
— Ладно, бери это гусиное перо, выдернутое из крыла архангела Гавриила, и напишем Стивену Воэну. Пусть едет за Кранмером, поторопит того домой.
— Да уж, поскорее бы, — говорит Рейф. — Сейчас, хозяин, погодите, только смою Бекета с рук.
Король, хоть и не идет к гробнице, хочет показаться народу вместе с Анной. После мессы, вопреки всем советам, Генрих шагает в толпе, окруженный придворными, стража чуть позади. Анна стремительно поворачивает голову на тонком стебельке шеи, стараясь разобрать, что о ней говорят. Люди тянут руки, чтобы коснуться короля.
Норфолк, рядом с Кромвелем, деревянный от напряжения, стреляет глазами из стороны в сторону. «Не нравится мне эта затея, мастер Кромвель». Сам он, некогда проворный в обращении с кинжалом, следит за движениями ниже уровня глаз. Однако единственный предмет в пределах видимости, которым можно кого-нибудь убить, — огромное Распятие в руках у монаха. Народ расступается, пропуская целую процессию: францисканцы, приходские священники, бенедиктинцы из аббатства и, в толпе монахов, — молодая женщина в бенедиктинской рясе.
— Ваше величество!
Генрих оборачивается.
— Клянусь Богом, это блаженная! — Стражники делают шаг вперед, но Генрих останавливает их движением руки. — Дайте мне на нее взглянуть.
Она рослая и не очень молодая, лет, наверное, двадцати восьми, смуглое некрасивое лицо раскраснелось от волнения. Девица протискивается к королю, и на мгновение он видит Генриха ее глазами: ало-золотая приапическая туша, багровое лицо, тянущаяся к ней мясистая лапища.
— Мадам, вы что-то хотели мне сказать?
Девица пытается сделать реверанс, однако Генрих крепко держит ее за локоть.
— Небеса и святые, с которыми я беседую, — говорит она, — сказали мне, что еретиков, которые вас окружают, надо бросить в один большой костер, и если вы его не зажжете, то сгорите сами.
— Каких еретиков? Кто они? Я не приближаю к себе еретиков.
— Вот одна!
Анна приникает к королю, тает, как воск, на его алом с золотом джеркине.
— И если вы вступите в какую-либо форму брака с этой недостойной женщиной, то не процарствуете и семи месяцев.
— Семи месяцев?! Полноте, мадам, разве нельзя было округлить? Пророки не говорят «семь месяцев».
— Так сказали мне небеса.
— А когда семь месяцев истекут, кто меня сменит? Кто станет королем вместо меня?
Монахи пытаются оттащить блаженную от короля: такое в их планы не входило.
— Лорд Монтегю, у него кровь. Маркиз Эксетер, он королевской крови. — Теперь монахиня уже сама силится высвободить локоть из королевской хватки. — Я видела госпожу вашу матушку, — говорит она, — в языках бледного пламени.
Генрих выпускает ее руку, словно обжегшись.
— Мою матушку? Где?
— Я хотела найти кардинала Йоркского. Я обыскала рай, ад и чистилище, но его там нет.
— Она ведь сумасшедшая, да? — говорит Анна. — Если она сумасшедшая, ее нужно выпороть. Если нет — повесить.
Один из священников объявляет:
— Мадам, она великая праведница. Ее глаголы внушены небом.
— Уберите ее от меня! — требует Анна.
— Тебя поразит молния! — кричит монахиня Генриху. Тот нервно смеется.
Норфолк проталкивается вперед, рычит сквозь сжатые зубы:
— Уведите ее в тот бордель, из которого вытащили, пока она не испробовала вот этого, клянусь Богом!
Герцог потрясает сжатыми кулаками.
В давке один из монахов ударил другого Распятием, блаженную уволакивают, она пророчествует на ходу, гул толпы нарастает, Генрих, крепко держа Анну за руку, пятится туда, откуда пришел. Он, Кромвель, идет за монахами и, как только толпа редеет, трогает одного из них за плечо.
— Я был слугой Вулси, — говорит он. — Я хотел бы побеседовать с блаженной.
Посовещавшись между собой, монахи пропускают его к девице.
— Сэр? — спрашивает она.
— Не могли бы вы еще раз поискать кардинала? Если я сделаю пожертвование?
Она пожимает плечами. Один из францисканцев говорит:
— Это должно быть значительное пожертвование.
— Как вас зовут?
— Отец Рисби.
— Я очень богат и заплачу, сколько скажете.
— Вы хотите просто узнать местонахождение усопшего, чтобы молиться о нем самостоятельно, или предполагаете сделать вклад на помин души?
— Как посоветуете. Однако, разумеется, я должен быть уверен, что он не в аду, чтобы не тратиться на мессы впустую.
— Мне надо посоветоваться с отцом Бокингом, — говорит девица.
— Отец Бокинг — ее духовный наставник.