— Март, тебе не пора принять лекарства? Когда ты их обычно пьешь?
— Понимаете, мы раздобыли наклейки и цепляли их на машины. Мы ждали, пока водители уйдут, подходили и клеили на ветровые стекла «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА». И прятались в кустах. А когда они возвращались, выскакивали и штрафовали.
— И они платили?
— Ни фига. Один гад позвонил по мобиле. Делингбоул примчался как ветер.
— И где ты был?
— В кустах спрятался. Он не поймал нас в тот день. Идея была неплоха, но наши словесные портреты напечатали в местной газете. «Вы видели этого необычно одетого человека»?
— Разве это о тебе? Ты одет вполне обычно.
— Видали бы вы шляпу, что я носил в те дни.
— Жаль, что не видала.
— Когда я добрался до ваших краев, я уже другой обзавелся. Я пришел на стройку, гам иногда нашему брату чай наливают. И говорю одному, приятель, слушай, ты не отдашь мне свою шапку? А то про мою написали в газетах. Он говорит, конечно, а я говорю, я заплачу, а он говорит, нет, бери даром, у меня дома еще одна есть, желтая. Ну вот, и когда я пришел подстричь вам сад, то спросил у вашей подруги, похож я в этой шапке на каменщика? Потому что это была шапка каменщика. А она говорит, ты и без шапки на него похож.
— Так ты знаком с Колетт, — сказала Элисон. — Все ясно. Ты — тот газонокосильщик.
— Да. — Март пожевал губу. — На этой работе я тоже долго не продержался. Можно мне еще чаю?
Элисон поспешила через сад. Дети Мишель уже вернулись из яслей, она слышала, как они завывают, и воздух полнился угрозами и проклятиями их матери. Она принесла еще один термос, кружку для себя и пачку шоколадного печенья — Колетт позволяла держать его для нервных клиенток, любивших что-нибудь погрызть и пожевать. На этот раз Эл себя в обиде не оставила; она положила пакет на колени и скармливала Марту по штучке.
— Миссис, — спросил он, — о вас когда-нибудь писали в газетах?
— Вообще-то да, — ответила она. — В «Виндзор экспресс». — Она сделала три дюжины фотокопий. «Пышнотелая красавица-медиум Элисон Харт». Одну она послала ма, но та ничего не сказала. Она разослала их друзьям, но и они ничего не сказали. Теперь у нее, конечно, множество вырезок из газет — но ни в одной не говорится о ее внешности. Избегают щекотливой темы, думала Эл. Она показала вырезку из «Виндзор экспресс» Колетт. Колетт прыснула.
— Вам повезло, — сказал Март. — В Виндзоре нет констебля Делингбоула.
— Я никогда не общалась с полицией, — сказала она.
Наверное, стоило позвать их в детстве. Наверное, я могла бы выдвинуть обвинения. Но меня воспитали в страхе перед людьми в форме. Она вспомнила, как полицейские орали в щель для писем: «Миссис Эммелин Читэм?» И задумалась, почему ма не попросила кого-нибудь из своих хахалей заколотить щель. Все равно нам никто не писал.
Только Эл закончила прибирать на кухне и уничтожать следы обеда Марта, как явилась разгневанная Колетт с кучей пакетов.
— Я ставила машину, — начала она. — Кто-то упер наши садовые стулья! Как это произошло? Наверняка это тот ночной гость. Но как он забрался в гараж? Следов взлома нет!
— Ты говоришь как констебль Делингбоул, — заметила Элисон.
— Что, с Мишель трепалась? Я тебе вот что скажу, жаль, я стормозила утром. Надо было немедленно позвонить в полицию, как только я его увидела. Я сама во всем виновата.
— Это точно, — сказала Элисон столь сочувственно, что Колетт не обратила внимания.
— Ну ладно. Я потребую возмещения ущерба по страховке. Что ты ела, пока меня не было?
— Всего лишь горстку кукурузных хлопьев. И пару листочков салата.
— Да ну? — Колетт распахнула дверцу холодильника. — Святая правда? — Она нахмурилась. — А где остатки цыпленка?
— Да там всего ничего оставалось, вот я и выкинула. И хлеб тоже.
Колетт посмотрела на нее с сомнением.
— Вот как?
Она заглянула под крышку масленки. Обшарила глазами столы в поисках улик — крошек, жирного пятна. Она пересекла кухню, рывком открыла посудомоечную машину и заглянула внутрь, но Эл уже вымыла сковородку и тарелки и положила все на место.
— Ладно, верю, — неохотно признала она. — Знаешь, может, тот парень из Бизли был прав. Если они смогли залезть в гараж, то в сарай тем более заберутся. Вероятно, это была не лучшая идея. Я пока не буду ничего перетаскивать. Посмотрим, как оно пойдет. Не обкрадут ли кого из соседей. Потому что я кучу денег потратила. На вилы и все такое прочее.
— Вилки? — переспросила Элисон.
— Вилы. Лопаты. Тяпки. И гак далее.
— А. Ну да.
Она так увлеклась самобичеванием, подумала Эл, что забыла пересчитать ломтики бекона. И даже заглянуть в жестянку с печеньем.
— Март, — спросила Эл, — ты слышишь голоса? В смысле, в голове? На что это похоже, когда ты слышишь их?
— У меня ладони потеют, — ответил Март. — И глаза словно усыхают.
— Что они говорят?
Март лукаво посмотрел на нее.
— Они говорят, мы хотим чая.
— Извини, что лезу не в свое дело, но таблетки тебе как, помогают?
— Вообще-то нет. От них только пить хочется.
— Ты ведь знаешь, что не можешь здесь оставаться, — сказала Эл.
— А хотя бы сегодня ночью можно, миссис?
Он зовет меня «миссис», подумала она, когда хочет выжать слезу.
— У тебя есть одеяло? В смысле, я думала, когда люди спят под забором, у них, по крайней мере, есть одеяла или спальные мешки. Слушай, я пойду попробую что-нибудь вынести.
— И еще термос чая, — попросил Март. — И ужин, пожалуйста.
— Это вряд ли.
Она уже чувствовала слабость — проведя весь день на миске хлопьев и паре печений. Если она принесет свою порцию обезжиренной индейки и риса с овощами Марту, он умнет их в один присест, после чего она, наверное, хлопнется в обморок. К тому же Колетт непременно спросит: Эл, какого черта тебя понесло в сад с тарелкой?
— Может, тебе денег подкинуть? — предложила она. — Супермаркет еще открыт.
— Мне запрещено там появляться.
— Да ладно? Есть еще магазин в гараже.
— Тоже запрещено. И в баре, и в остальных местах, где продают чипсы, тоже. Они все кричат, пошел вон, грязный ворюга.
— Но это не так! Ты не ворюга.
— Я хотел помыться из шланга в гараже, но меня выгнали. Сказали, еще раз покажешься, и мы тебя тачкой переедем. Сказали, от моей рожи у них все клиенты разбегаются. Это все Делингбоул виноват. Меня гонят отовсюду.
Ярость поднялась из ее пустого желудка. Неожиданное и незнакомое чувство обожгло ребра.