МОРРИС: С соленым яичком можно было здорово пошутить, как увидишь соленое яичко, так сразу Боб Фокс начинает, без промаха, передавайте по кругу, парни, говорит он, а когда Макартур войдет, бросьте на стол и скажите, ой, ой, Макартур, ты ничего не потерял, старина? Я видел, как Макартур побледнел, он чуть не окочурился…
АЙТКЕНСАЙД: Я видел, как он схватился за пустую глазницу…
МОРРИС: А Боб Фокс, спокойный как удав, берет вилку, накалывает на нее маленькую херь и давит ее между пальцами…
АЙТКЕНСАЙД: …все трясутся от смеха…
МОРРИС: …и берут по кусочку. Хи-хи. Интересно, что случилось с Бобом Фоксом?
АЙТКЕНСАЙД: Он любил стучать в окно, помнишь? Тук-тук, тук-тук. И в этом весь Боб.
На рассвете Колетт спустилась на кухню и обнаружила Эл. Она глядела в ящик со столовыми приборами.
— Эл, — тихо позвала она.
Она с омерзением заметила, что Эл не удосужилась завязать халат; полы его разошлись, обнажив круглый живот и темный треугольник лобковых волос. Эл подняла взгляд, заметила Колетт и медленно, словно в полусне, запахнула на себе тонкую хлопковую ткань; пока она боролась с поясом, халат снова распахнулся.
— Что ты ищешь? — спросила Колетт.
— Ложку.
— В ящике полно ложек!
— Нет, определенную ложку, — настаивала Эл. — А может, вилку. Вилка тоже сойдет.
— Так и знала, что ты пойдешь жрать ночью.
— Мне кажется, я что-то сделала, Колетт. Что-то ужасное. Но я не знаю что.
— Если ты не можешь не жрать, я разрешаю тебе съесть кусочек сыра. — Колетт открыла дверцу посудомойки и начала доставать вчерашние тарелки. — Сделала что-то ужасное? В каком роде?
Элисон выбрала ложку.
— Вот эта.
— Только никаких кукурузных хлопьев, умоляю! А то все усилия пойдут насмарку. Почему бы тебе не вернуться в постель?
— Хорошо, — неуверенно сказала Эл.
Она пошла прочь, зажав ложку в руке, затем вдруг повернулась и протянула ее Колетт.
— Я никак не соображу, что я сделала, — сказала она. — Никак не могу вспомнить.
Луч розоватого солнечного света лег на подоконник, и заурчал мотор — ранний птах выезжал из гаража «Битти».
— Прикройся, Эл, — сказала Колетт. — Слушай, иди сюда, дай, я сама… — Она схватила пояс халата, обмотала его вокруг Эл и завязала на крепкий двойной бант. — Ты плохо выглядишь. Хочешь, я отменю утренние встречи?
— Нет. Пусть приходят.
— Я принесу тебе зеленый чай в половине девятого.
Эл медленно направилась к лестнице.
— Жду не дождусь.
Колетт открыла ящик с приборами и убрала ложку на место. Она задумалась. Эл, наверное, голодна, учитывая, что она выблевала все закуски с вечеринки. Которые, впрочем, и так не должна была есть. Может, стоило разрешить ей горсть хлопьев. Но ради кого вся эта диета? Не ради меня. Ради нее. Если я не буду маячить у нее за спиной, она немедленно пойдет в разгул.
Она убрала блюдца в буфет, кап-кап, кап-кап. Ну почему Эл казалась такой ужасающе голой? Впрочем, все толстяки такие. Открытый утренним теням, белый живот Эл выглядел как предложение, как отказ от дальнейшей борьбы, как жертва. Его вид смутил Колетт. И Колетт невзлюбила Эл еще и за это.
В жару Эл приходилось туго. Всю следующую неделю она лежала по ночам без сна и смотрела в потолок. От ходьбы на внутренней стороне бедер появлялось раздражение, а ноги вытекали из сандалий.
— Не ной! — сказала Колетт. — Сейчас всем несладко.
— Иногда, — сказала Эл, — мне кажется, будто по мне что-то ползет. А тебе?
— Где?
— Вдоль позвоночника. В пальцах покалывает. И некоторые части тела мерзнут.
— В такую погоду?
— Да. И как будто ноги разучились ходить. Я хочу идти в одну сторону, а они — в другую. Мне надо идти домой, но ноги не хотят. — Она помедлила. — Трудно объяснить. Мне кажется, что я вот-вот упаду.
— Рассеянный склероз, может быть, — предположила Колетт. Она листала журнал «Похудание». — Тебе надо провериться у врача.
Эл записалась на прием в поликлинику. Женщина в регистратуре спросила, на что она жалуется, и, терпеливо объяснив, что у нее ноги идут в разные стороны, Эл услышала, как женщина делится новостью с коллегами.
Голос пророкотал:
— Хотите, чтобы доктор принял вас срочно?
— Нет, я могу подождать.
— Но смотрите не убредите куда-нибудь, — сказала женщина. В трубке раздались приглушенное хихиканье и визги.
Я могла бы пожелать им зла, думала Эл, но не буду, это не тот случай. А вообще были случаи, когда я желала кому-то зла?
— Я могу записать вас на четверг, — сказала женщина. — Вы не потеряетесь по дороге сюда?
— Меня отвезет мой помощник, — сообщила Эл. — Кстати, на вашем месте я бы не ехала в отпуск. Знаю, вы потеряете задаток, но что такое деньги по сравнению с похищением исламскими террористами и парой месяцев в кандалах в лачуге посреди пустыни?
Когда настал четверг, Колетт, само собой, ее отвезла.
— Можешь меня не ждать, — предложила Эл.
— Разумеется, я подожду.
— Если ты оставишь мне свой мобильник, я смогу вызвать такси. А ты пока сходишь на почту и отправишь заклинания. Там одно надо взвесить и послать авиапочтой.
— Ты правда думаешь, что я тебя брошу, Элисон? Чтобы ты в одиночку выслушала плохие новости? Неужели ты так обо мне думаешь? — Колетт шмыгнула носом. — Я чувствую, что меня не ценят. Меня предали.
— О боже, — сказала Эл. — Вокруг тебя слишком много медиумов. Ты стала чересчур эмоциональна.
— Ты не понимаешь, — провыла Колетт. — Ты не понимаешь, ведь Гэвин предал меня. Я знаю, каково это. Я никогда бы так ни с кем не поступила.
— Ну вот, опять. В последнее время ты постоянно твердишь о Гэвине.
— Я не твержу. Я вообще о нем не упоминаю.
Когда они вошли в приемную, Эл внимательно изучила сотрудниц за стеклом. Она не нашла той, что смеялась над ней. Может, мне не стоило ничего говорить, но, когда я увидела, что она заказала круиз по Нилу, я не выдержала. Я не желала, совсем не желала ей никакого зла. Я просто ее предупредила.
— Интересно, — сказала она, оглядываясь.
Комната в точности походила на приемную врача, как ее обычно описывали клиенты: люди кашляют и чихают на тебя, и надо долго, долго ждать. Я никогда не болею, подумала она, вот и не знаю на собственном опыте. Конечно, у меня случаются недомогания. Но не из тех, что врачи могут вылечить. По крайней мере, так мне кажется.
Они присели, Колетт заговорила о своей самооценке, о том, что она у нее заниженная, о своей одинокой жизни. Ее голос дрожал. Эл подумала, бедняжка Колетт, в такое уж время мы живем. Не может попасть на спиритическое шоу, вот и пытается оценить свои шансы на участие в шоу откровений. Она представила, как Гэвин, спотыкаясь о провода, плетется из темноты к слепящему свету, из темноты собственной тупости к слепящему свету блеклых укоризненных глаз. Она слышала, как зрители охают и свистят; видела, как Гэвина судят, признают виновным и приговаривают к повешению. Она сообразила, что в прошлой жизни Гэвин был повешен за браконьерство. Вот почему он никогда не застегивает верхнюю пуговицу рубашки. Она закрыла глаза. Услышала запах дерьма, навоза. Гэвин стоял с петлей на шее. Его унылую физиономию украшали бачки. Кто-то лупил в жестяной барабан. Толпа собралась небольшая, но шумная. А она? У нее был выходной. Женщина продавала пирожки с бараниной. Она только что купила парочку.