— Ты не просто оформитель, — замечаю я — несколько даже огрызаюсь.

— Да нет, правда. Но меня, в общем, не парит.

— Значит, из нас троих только ты предлагала реальный продукт? — спрашивает меня Эстер. — Странно, да? Если учесть, над каким проектом мы работаем.

— Да уж, — говорю я. — И особенно странно, если учесть, что я никогда ничего не делала для тинейджерского рынка. Кстати, тут есть еще два человека, чьи лица мне знакомы, — одна секретарь, а другая просто младший дизайнер. Чудно это все.

— Мак же сказал: «нам нужен новый подход», — говорит Дэн.

— Может, всех остальных уже испытали и отсеяли, — кивает Эстер.

Мы докуриваем и возвращаемся в класс.

Не могу поверить. Нас, блядь, ждет «Воздушный шар».

— В общем, условие для этого упражнения такое: вы объединяетесь в группы человека по четыре, но с теми, кого еще не знаете, — говорит Уоррен.

Нас в этой комнате двадцать шесть. Сколько существует способов разбить нас на подмножества из четырех или пяти человек? Как при этом учитывать глубину существующих между нами связей? По-моему, есть классическая математическая проблема в этом ключе. «Проблема коммивояжера» [43] или какая-то задача про студентов в университетском общежитии. Я никак не могу вспомнить и слишком устала, так что даже не пытаюсь сообразить, какие формулы тут могли бы пригодиться. Однако подозреваю, что это одна из тех задач, которые почти невозможно решить. Как бы то ни было, я остаюсь на месте и молча смотрю, как три человека, с которыми я толком не знакома, дрейфуют в мою сторону и садятся рядом.

Помимо меня, в мою группу входят Ричард, Лара и темноволосый парень из кафетерия. Оказывается, его зовут Бен. Он очень коротко улыбается мне, будто мы типа как знакомы, и ни слова не произносит. Ричард, специалист по робототехнике, и Лара (младший дизайнер, как я и думала) забавно обосновывают, почему должны остаться. Когда приходит моя очередь умолять о пощаде, я не парюсь. Я добровольно приношу себя в жертву. Чего, по идее, в «Воздушном шаре» происходить не должно.

Бен странно смотрит на меня, а потом говорит:

— Да, меня тоже выкидывайте на фиг.

Голос у него низкий и гулкий, словно доносится со дна темного-претемного колодца.

Можно считать, игра закончена.

Теперь на борту моей шлюпки тринадцать зарубок. Где-то после седьмой я перестала ходить в школу. Я не принимала ванну и не мыла волосы. Самостоятельно принимать ванну мне разрешается, а вот напускать в нее воду — нет. Видимо, дело в том, что можно переборщить с горячей водой и ошпариться. Пусть это кажется маловероятным — я должна соблюдать правила.

На четырнадцатый день, не успеваю я сделать очередную зарубку, нарисовываются бабушка с дедушкой. Судя по всему, они получили от папы открытку с извинениями за то, что он «вот так вот» исчез, и просьбой присмотреть за мной. Очевидно, они запаниковали. Что он имел в виду, когда написал: «Спасибо, что позаботились об Алисе?» Может, я умерла? Когда они обнаружили меня живую, бабушка натурально расплакалась, а дедушка просиял, словно только что выиграл в футбольный тотализатор.

— Теперь ты переберешься жить к нам, Алиса, — ласково говорит бабушка.

— И не могу сказать, что это несвоевременно, — говорит дедушка.

А я говорю себе, что меня подобрал рыбацкий трейлер.

Оказывается, на самом деле жить с бабушкой и дедушкой лучше, чем киснуть одной со всеми этими правилами и ограничениями, которые я сама себе навязала. Путешествие напоминает мне книжки, где с началом летних каникул паром везет детей туда, где всяко веселее, чем дома, и где ждут приключения — глушь, грязь, спешно разбитые палатки и маленькие безлюдные острова. Мы взбираемся в «моррис-майноре» по шоссе; бабушка с дедушкой торопливо, шепотом, обсуждают план действий, а я тем временем смотрю в окошко на заросшую травой обочину и прикидываю, какая живность может там водиться.

Я припоминаю только несколько случаев, когда я оставалась ночевать у стариков, но было это миллион лет назад. Недавно они поменяли свой большой краснокирпичный дом в центре Кембриджа на коттедж в одной из соседних деревень. Смогу я там покататься на лошадях? Трудно сказать.

У меня отдельная спальня, совсем не похожая на ту, что дома. Стены выкрашены в бледно-розовый, потолок наклонный и низкий, а мебель очень старая; тут есть большой коричневый шкаф с выдвижными ящиками — я его открываю, и в нем абсолютно пусто. Неужели все это мое? Еще более интригующий момент: я уже битых пять минут стою посреди комнаты, решая, распаковывать ли вещи, когда вдруг дедушка заходит и вручает мне самодельную деревянную табличку с надписью «Алисина комната». Наверняка он ее заранее приготовил, причем давно — уж точно не в промежутке между получением отцовского письма и срочной спасательной экспедицией на поиски меня (по моим оценкам, промежуток был не дольше пяти минут). Получается, у меня всегда была здесь комната, и дедушка даже сделал дня нее табличку. Никто мне про это не говорил.

— Мы всегда надеялись, что ты приедешь и останешься, — говорит дедушка; в голосе его — и счастье, и печаль, и я нутром чую взрослые политические игры, которых не понимаю. Связаны ли как-то споры, постоянно случавшиеся у папы и дедушки, с тем фактом, что я здесь раньше никогда не бывала? Почти наверняка, хотя понятия не имею, какова связь. Нельзя сказать, что они из-за меня ссорились.

— Ты по-прежнему носишь кулон? — спрашивает дедушка, после того как я забираю табличку и кладу ее на кровать.

— Да, конечно, — говорю я, вытаскиваю кулон за тонкую серебряную цепочку и показываю ему.

Конечно, я его по-прежнему ношу; дедушка велел никогда не снимать эту штуку.

— Хорошо, — говорит он. И затем: — Знаешь, мы отлично повеселимся.

— Знаю, — говорю я.

И как только он выходит из комнаты, я принимаюсь плакать, тоскуя по брошенной мною шлюпке и всем кастрюлькам овсянки, которые я сварила.

Глава двенадцатая

Передо мной на столе — матрица из пяти колонок. Вот что в ней написано:

Перед каждым лежит примерно такая же штука, потому что эту матрицу мы и делали весь день под руководством инструктора по имени Нед. Четыре колонки мы создали все вместе, просто выкрикивая идеи, как только те приходили в голову, но теперь нас оставили в покое, чтобы каждый самостоятельно закончил колонку случайных слов. Нед — парень юный, подтянутый и уж точно не долбоеб вроде бедняги Уоррена, который чуть ли не рыдал к концу утреннего семинара. Вместе с Недом мы просто «освежаем в памяти» процесс составления матриц (который большинству из нас уже знаком), хотя колонка случайных слов почти для всех внове.