— Ну, и что у нас на ужин? — интересуюсь я.
— У нас… Хм-м… Липкие пирожки с луком, обжаренная красная капуста с яблоком и соусом из красного вина, плюс пюре из картошки, петрушки и сельдерея. Была фасоль с жареной картошкой, но я решил шикануть. Вместо пудинга — лимонный пироге листьями мяты. Кто-то из шеф-поваров сказал, что этот пирог называется «Пусть едят пирожные». Что-то из репертуара Марии Антуанетты. Думаю, они тут слегка скучают. А еще я тебе принес зеленого «порохового» чая. [94] В последнее время я им сильно увлекся.
— Люблю зеленый чай, — говорю я. Бен передает мне поднос. — Просто загляденье. Наверное, все это…
— В смысле, веганское? Ага.
— Клево.
— Может, включим радио?
— Да, — говорю я. — Оно вон там, на подоконнике.
Бен встает.
— Какую станцию?
— Э-э… Ну, еще слишком рано, на «Радио 3» ничего хорошего нет. Не знаю. Может, «Радио 4»? Сам выбирай.
Бен крутит ручку настройки, переключая прием с FM на короткие волны. Радио долго трещит и гудит, а потом внезапно прорываются жесткий басовый нойз и неземные звуки флейты. Две мелодии, высокая и низкая, обвивают друг друга, точно щупальца марсиан.
— Круто, — говорит Бен. — Они работают.
— Кто это «они»? Что это вообще?
— «Радио Сион».
— Пиратское?
— Да, типа того. Как и всё на коротких волнах.
— Сион — как в «Нейроманте»? [95]
— Да. Это двое аспирантов из Польши. Гоняют математический рок, экспериментальный джаз, классику, драм-энд-бейс и… о, вот, пожалуйста.
На фоне музыки все громче и громче звучит женский голос.
— Она говорит по-польски, — замечаю я.
— Подожди, — говорит Бен.
Она замолкает, а потом снова начинает говорить, на сей раз — по-английски. Тихим аккомпанементом вступает новая тема. Это одна из фуг Баха — ее моя бабушка постоянно слушала. Но сквозь нее наплывами прорезается что-то еще, еще какая-то дорожка; это едва слышные барабаны. Женщина продолжает говорить, английские слова смягчены ее акцентом. Я понимаю, что она читает какую-то книгу, и быстро догадываюсь, что это Гибсон, вот только не соображу, какой роман. Потом слышу слово Уинтермьют [96] и улыбаюсь.
— Она читает «Нейроманта», — ошеломленно говорю я.
— Ага. Они это почти каждый вечер делают. Читают книгу не целиком, да и вообще перепрыгивают с одной на другую — просто гоняют музыку и читают отрывки, что в голову взбредет. Блестящая идея.
— Просто кайф, — киваю я.
Это странное ощущение — когда садишься поесть, а полячка читает тем временем Уильяма Гибсона по коротковолновому радио, — но очень, очень по-хорошему странное.
— Ой, вкуснятина, — говорю я, попробовав пюре. — Удивительно.
— Классные ребята эти шеф-повара.
Мы молчим, слушая радио и смакуя пищу.
— Бен? — наконец говорю я.
— Что?
— Спасибо, что обо мне заботишься.
Он улыбается в ответ.
— Всегда к твоим услугам, — говорит он. Приканчивает луковый пирожок. — Тебе это правда нравится? — спрашивает он.
— Что?
Он машет рукой в сторону радио:
— Эта фишка с Гибсоном.
— Господи, ну еще бы. Особенно то, как все сделано. Я в универе диплом по киберпанку писала.
— Это по какой специальности?
— Английский.
— Я думал, ты математикой занималась или чем-то вроде того.
Я улыбаюсь:
— Ты не одинок. Вайолет тоже так думала. У меня бабушка была математик, поэтому я кое-что знаю.
— Была?
— Она умерла. Сразу после того, как я закончила универ.
Я кратко рассказываю ему, как жила со стариками, когда была маленькая, и как здорово у них получалось меня растить, пусть я и не всегда это ценила. Рассказываю, как умерла мама и пропал отец. Даже короткая версия занимает почти час; тем временем снаружи темнеет, птичка наконец прекращает петь, и Бен курит сигарету в окно (а я наслаждаюсь пассивным курением). Мы пьем «пороховой» чай.
— Значит, твой отец просто ушел?
— Ага.
— Вообще без объяснений?
— Да.
Я не рассказываю Бену про кулон и всю эту историю. Для этого есть куча причин, но главная сейчас, похоже, такова: я хочу, чтобы он был заинтригован и очарован лично мной, а не моим прошлым. Если это невозможно, тогда программа смело может закончиться. Я не буду искусственно закольцовывать эти отношения до бесконечности. Алгоритм уже хромает, но, по крайней мере, закольцован в нужной точке. Я не хочу, чтобы он хотел меня ради интриги/денег.
— Это ужасно, — говорит Бен про моего отца.
— Да. — Я хочу сменить тему. — А ты чем в универе занимался?
— Философией и теологией.
Этого я не ожидала.
— Ничего себе.
— Да. Не очень-то очевидно, что станешь хорошим наемным работником. Хотя было интересно.
— Ну и как ты оказался в отделе видеоигр «Попс»?
— Довольно длинная история.
Бен принимается убирать подносы. Наливает нам еще «порохового» чая и передает мне чашку. Я ощущаю дымный, зеленый чайный аромат. В последний раз я пила «пороховой» чай миллион лет назад. Изумительно.
— Слишком длинная?
— Наверное. Но костяк таков: мне срочно требовались деньги, по разным причинам. Я всегда занимался шифровкой, с тех пор как в 80-х у меня появился мой первый микрокомпьютер «Би-Би-Си». Для развлечения я создавал игры «Отелло» [97] и маленькие текстовые «бродилки». Ну и, само собой, ребенком я мощно увлекся научной фантастикой и фэнтези. Я был настоящий мелкий «гик». Начал думать о параллельных мирах и иных формах сознания. Гонял на компьютере эти чокнутые астрономические программы и убедил предков купить мне телескоп. Это… — Бен смеется. — Да, я же говорю, это длинная история. По сути, я стал одержим идеей контакта с параллельными мирами. Потом, где-то лет в пятнадцать, я вдруг подумал обо всем совершенно иначе. Если бы параллельные миры и впрямь существовали — что бы это значило? Появится ли когда-нибудь у компьютеров сознание? Как определить понятие «жизнь»? Когда пришло время выбирать предметы для экзаменов категории «А», я решил попробовать религиоведение, философию и психологию. Я забросил науку. А еще была одна девчонка…