– Нет, а ты?
Она пожимает плечами:
– Не особенно.
– Хорошо.
Он садится рядом на кровать и принимается ладонью тереть Эмили ногу. При этом пыхтит и смотрит в стену. Эмили потягивает коктейль и курит. Она предлагает сигарету Дэвиду, тот берет. Интересно, что будет дальше? Все произойдет само собой или ей придется брать инициативу в свои руки? У нее вдруг вспыхивает надежда, что Дэвид – из любителей поболтать, а к половому акту равнодушен.
Тут он убирает ладонь с ее ноги.
– Раздевайся, – приказывает он. —Что?
Он краснеет.
– Ты не могла бы снять одежду? Заволновавшись, Эмили встает. Она по очереди
стаскивает чулки, стараясь двигаться плавно и соблазнительно. Дэвид не сводит с нее глаз. Эмили не знает, удалось ли ей произвести впечатление. Покончив с чулками, снимает трусики, вертит их на пальце, роняет на пол. И чуть не смеется, представляя, как расскажет об этом Люси. Забавно – кажется, она втянулась. Раньше ей случалось заниматься грязным сексом и танцевать стриптиз для своих парней. Но тогда она помнила, что перед ней всего-навсего ее парень. А теперь все по правде. Не будь Дэвид таким чурбаном, она бы и завестись могла.
Эмили снимает платье через голову и остается голой. Только теперь она замечает, что Дэвид уже извлек наружу член – толстенький, короткий и еще довольно мягкий. Дэвид рассеянно его теребит. Не дрочит, а просто пытается возбудиться. Почему же у него не встал до сих пор? Она ведь перед ним разделась. Наверное, «нью-эйдж» виноват.
Он тушит сигарету и зовет:
– Иди сюда.
Потом он плачет, а Эмили молча сидит рядом и курит, словно в трансе, и все болит. Секс продолжался три часа. Ни о каких извращениях Дэвид не заикался, даже не попросил сделать минет. Только всаживал свой толстенький член – три часа подряд, без устали, будто взбесившаяся швейная машинка. Первый час Эмили послушно стонала, подмахивала, работала мышцами. Второй час планировала выставку. Третий и последний – с ощущением, будто ее трут наждачной бумагой, твердила про себя «Лондон» Уильяма Блейка.
И вот теперь Дэвид рыдает. Какого дьявола? Это ей полагается расплакаться, а не ему. Но она слишком устала, ей плевать. Она просит разрешения остаться на ночь, Дэвид соглашается и всю ночь к ней льнет. Словом, проститутка из Эмили никакая. Целуется с клиентами, остается на ночь и не вспоминает о кондомах. К таким нюансам «Счет» ее не подготовил.
Утром Дэвид мямлит что-то насчет оплаченного номера и уезжает. Эмили дремлет до десяти, просыпается, садится в постели и заказывает в номер завтрак и газету. Шторы уже раздвинуты (дело рук Дэвида? Шарман). Солнце бьет Эмили в лицо, она закуривает и вспоминает прошедшую ночь. На тумбочке у кровати находит деньги. Пересчитывает: Дэвид оставил двести десять фунтов. Чаевые. Какая щедрость! Но под ярким солнцем бравада тает. Случившееся почему-то больше не кажется ей забавным.
Эмили подташнивает. Какого черта она тут делает? Рядом нет друзей, оценить иронию судьбы некому, и ситуация приобретает трагический оттенок. Сначала Эмили была девочкой, потом – студенткой школы искусств, а теперь она шлюха. И все – как будто за пять минут. Эмили ищет кнопку обратной перемотки – напрасно. Вчера ночью она забыла, что секс бывает разным: если тебе за него платят, значит, ты проститутка.
Да, вечером играть роль эскорта было весело. Эмили – мятежная натура, спросите в колледже кого угодно, она думала, если на вечеринке кто-нибудь узнает... Вроде как будоражило. Но чем теперь оправдать свой поступок? Она отдалась совершенно незнакомому человеку за двести фунтов. Эмили вспоминает, на что в последний раз потратила такую сумму. На темные очки. Господи. Она переспала с мужчиной за пару темных очков. Не ради дозы героина, не ради голодных детей или уплаты долгов – вот для чего идут на панель. Но ради темных очков?!
Эмили необходим отпуск. Ей не терпится уехать далеко и надолго.
Завтрак приносят через пятнадцать минут. Эмили выбрасывает его, морщась от запаха гостиничного бекона и яиц. Аппетит вдруг пропадает. Налив себе кофе, она открывает воскресный выпуск «Гардиан». Проглядев новости (Джули Берчилл, рубрика «Стиль» и Далей Домам), она видит ночное происшествие со стороны. И с тонкой улыбкой сознает, что кое-чему научилась. Пора искать настоящую работу.
Пол проторчал в Интернете семьдесят два часа, глаза устали. Он уже отымел компанию, откуда его уволили... сколько там? Семьдесят четыре часа назад? Точно. В среду утром – вот когда он унес из стола свое барахло. С тех пор он успел развалить всю систему аккаунтов, поменять все пароли и стереть 16 тысяч электронных писем с сервера компании. На все про все ушли первые двадцать четыре часа. Потом он задумал нечто грандиозное.
В паузах – ожидая, когда загрузится текст, программа взломает пароль и так далее – он двадцать три раза ходил отливать, заказал пять пицц, виртуально перепихнулся с какой-то Викки и постоянно думал о числе 23. Нет, не случайно он двадцать три раза в туалет мотался. Не случайно заказал пять пицц. Два плюс три – пять. Два и три. Вечное число 23. Ребекке двадцать три года как раз.
В некотором роде из-за Ребекки Пола и уволили. Из-за Дэниэла, конечно, тоже. Пол в глаза не видел Ребекку, но однажды пытался ей помочь. Как-то в мае, в пятницу, она позвонила в службу поддержки, и ее соединили с Полом.
– У меня сдохла почта, – сообщила Ребекка. Пол прокашлялся.
– И что?
– Ее можно починить?
Голосок капризной девочки, сидящей на спидболе.
– Может быть, – отозвался он. – А что с ней?
– Мои письма не проходят. Ну, я уже три дня не получала писем, а они должны были прийти. Мой... в общем, мой парень Дэн пишет мне на мыло раз по двадцать на дню. Вот я и подумала, что глючит где-то у вас.
– Да?
– Ну!
– Почему?
– Але, хакер, ты не въехал? У меня в ящике пусто. А я жду почту. Значит, ее клинит.
– Логично, – оценил Пол.
– Я попала в службу поддержки?
– Точно.
– Ты что, нарочно тормозишь? Закадрить решил? Пол рассмеялся.
– Именно. Назовите ваш логин.
Убалтывать ее Пол и не собирался: у него имелись цели поважнее секса. Прежде всего – подольше продержать клиентку на линии за счет компании.
Она замялась:
– Э-э-э...
– Не торопитесь.
– Ну, он... в общем, он неприличный...
– Времени сколько угодно.
– «Мокрощелка».
– Что?
– Ты же слышал.
– «Мокрощелка»?
– Ага.
– А по буквам сказать можете?
– Само собой, могу!