Холмогоров не слушал, как Цирюльник говорит с майором Брагиным. Он присел на корточки и смотрел сквозь ветки срубленных берез на мертвого отца Михаила. “Кто же поднял на тебя руку? Кому и чем ты не угодил? – думал Холмогоров. – Почему ты не сказал мне во сне имя убийцы?"

Все сходилось со сном в мельчайших подробностях, и Холмогорову даже показалось, что поверни он сейчас голову, и увидит улыбающегося отца Михаила, благостного, как в ночном видении, в черной рясе.., без креста. Но он знал: это лишь кажется, нельзя поддаваться обманчивым ощущениям, иначе можно сойти с ума.

– Держите трубку, я не знаю, как ее выключить, – пробормотал церковный староста, вкладывая в ладонь Холмогорова отзывающуюся короткими гудками телефонную трубку.

Ни Иван Спиридонович, ни Холмогоров больше не обменялись ни словом, они сидели на корточках и смотрели в яму. Лишь когда послышался треск мотоциклетного двигателя, Цирюльник вскинул голову:

– Едут.

Собака лежала на траве возле трех свежих пеньков и скалила зубы. На узкой лесной тропинке показался желтый с синим мотоцикл с коляской. Майор Брагин сидел за рулем, за ним пристроился молодой лейтенант. Начальник райотдела даже не успел переодеться, лишь накинул длинную зеленую плащ-палатку.

– Здесь, – произнес Холмогоров, показывая в яму.

– Это же надо! – пробормотал майор Брагин, когда лейтенант оттащил срубленные березки в сторону. – Топором, наверное, убили. Придется вызвать криминалистов.

– Вы что, не поверили моему звонку? – сухо спросил Холмогоров.

– Доверяй, но проверяй, – беззлобно ответил майор Брагин. – Вы хоть и видный человек, но это у себя в Москве, а здесь я вас впервые вижу.

Связавшись по рации с городом, Брагин вызвал бригаду криминалистов и, закурив, принялся рассуждать:

– Я думаю, что отец Михаил оклад, который ему подарили, с собой взял, потому его дома и не нашли. По дороге на него кто-то напал с топором, и с целью завладеть окладом убил священника. Похоже, его не здесь убили, а яму заранее выкопали, – вещал майор Брагин. – Об окладе убийца знал и поджидал священника на тропинке.

– Куда он мог на велосипеде ехать? – спросил Холмогоров.

– Куда угодно. Мог в деревню ехать; мог в город возвращаться.

– Можно сказать точно?

– С этим мы еще разберемся, узнаем.

– Вы уверены, что причина в окладе? – спросил Холмогоров.

– Не знаю, – честно ответил майор Брагин. – Возможно, священника убили сатанисты, очень уж рьяно он против них в газете выступил.

– По-вашему, не стоило этого делать?

– Мерзавца мы обязательно отыщем, – пообещал начальник районного отдела милиции.

Наконец прибыли криминалисты. Им пришлось пройти около километра пешком, потому что даже милицейский уазик не смог добраться к перелеску. Выяснилось, что из вещей у отца Михаила с собой был портфель с молитвенником и Библией, укрепленный на багажнике велосипеда. Убийца, скорее всего, в него и не заглядывал. Его не заинтересовал и серебряный крест на массивной цепочке, и обручальное кольцо на руке отца Михаила.

Майор Брагин, дымя сигаретой, расспрашивал Холмогорова о последнем телефонном разговоре с отцом Михаилом и внезапно изумился:

– Как вы узнали, где его нужно искать?

– Это трудно объяснить сразу, – ответил Холмогоров.

Глава 11

Уже прошло несколько дней с тех пор, как похоронили настоятеля местной церкви протоиерея Михаила Летуна. Но работы у милиции не убавилось, а разговоры в Борисове не только не утихли, но и разгорелись с новой силой. Каждый житель города считал своим долгом выработать собственную версию смерти священника, и в каждой из них имелось зерно истины, каждая походила на правду. Когда “правд” много, от этого расследование только запутывается.

Об убийстве протоиерея говорили и в магазинах, и на рынках, и на автобусных остановках, и на железнодорожном вокзале. К церкви, у которой похоронили Михаила Летуна, шли и шли люди. И не только жители Борисова. Приезжали из Минска, из близлежащих деревень и поселков. Многие хотели поклониться могиле священника. Он никому не сделал ничего плохого, служил так, как и следовало служить Богу и церкви. – Велосипед Михаила Летуна пока еще хранился в милиции как вещественное доказательство. Сколько с ним ни работали местные и столичные эксперты, их усилия оказались напрасными: ни отпечатков пальцев убийцы, ни пятен крови – ничего подозрительного на нем не обнаружили. Матушка совсем спала с лица. Под глазами у нее легли темные круги, глаза стали красными от слез. На вопросы следователя матушка ничего вразумительного ответить не могла, во время убийства ее в городе не было, она уезжала в Минск к дочери.

– Зачем я уехала! – кляла себя женщина. – Будь я дома, наверное, все сложилось бы иначе. Возможно, тогда я и знала бы, куда уехал отец Михаил, кто его позвал, смогла бы удержать его.

Произнося эти слова, женщина понимала, что ровным счетом ничего изменить ей не удалось бы.

"Все в руце Божьей”.

Если так случилось, значит, так и должно было быть. Человек лишь предполагает, а Господь Бог принимает решение. Она чувствовала себя потерянной, не находила себе места, блуждала по дому как привидение, прикасаясь к знакомым вещам и ощущая, что теперь от них, привычных, любимых, дорогих, исходит не тепло, а странный замогильный холод. Она боялась открывать шкаф, в котором висела одежда отца Михаила, боялась прикасаться к чашке, к тарелке мужа, боялась занимать кресло, в котором он любил сидеть по вечерам с книгой на коленях.

– Все, моя жизнь кончена, впереди ничего уже нет – черная пелена и только.

А на улице в яркой синеве сияло золотое осеннее солнце. После похорон отца Михаила на небе уже несколько дней не появлялось ни единого облачка. Высокое осеннее небо сияло, воздух был сух и прозрачен. Даже листья в эти дни с деревьев не падали, словно вся природа замерла в ожидании. Природа была чиста, прозрачна, торжественна и напоминала убранный, украшенный к большому празднику храм. Золотилась листва деревьев, похожих на резной иконостас, сверкали тяжелые, словно отлитые из золота, яблоки. По утрам стлались по земле туманы, а с восходом солнца их пелена рассеивалась, и земля сверкала, серебрилась крупной росой. Река напоминала голубую ленту, брошенную на пожелтевшую осеннюю землю, золотой лес отражался в ней.

«Как быстро пролетела жизнь, – думала женщина. – Миг – и все. Я же совсем недавно познакомилась с Михаилом, совсем недавно родились дети. Михаил любил с ними нянчиться, разговаривать, читал им по вечерам Библию. А теперь его нет…»

– Это все было вчера.., нет, это было тридцать лет назад, – шептала себе женщина и вытирала слезы, катившиеся по бледным щекам.

Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, она с утра до вечера убирала дом, складывала и перекладывала утварь, пряча подальше от глаз вещи покойного мужа.