– Зря отец Михаил не показал оклад мне. Вернее, зря я к нему не зашел. Он не пригласил, а я постеснялся напроситься в гости.
– Ну, и что вы можете сказать?
– Могу сказать много, но будет ли это правдой?
– Папа, покажи.
Регина рассматривала фотографию без лупы, чуть прищурившись.
– Что думаешь ты? – как строгий экзаменатор у студентки, получившей на руки экзаменационный билет с вопросом, спросил Казимир Петрович.
– Все, что я знаю, знаю от тебя. Я не большой специалист в византийском ювелирном искусстве, но думаю, это тринадцатый век или очень умелая подделка. Могу сказать, что это Одигитрия.
Казимир Петрович удовлетворенно кивал, с гордостью поглядывая на дочку.
– Вот и все, что я могу утверждать достоверно.
– Теперь я скажу, – Казимир Петрович был явно настроен говорить, да и слушатели у него этим вечером были достойные, люди просвещенные, знающие, умеющие ценить чужие знания, чужую эрудицию. – Для подделки слишком большие повреждения. Видите, вот здесь угол замят? Думаю, оклад чем-то придавили, может, он под чем-то лежал, зажатый с двух сторон. Чистил его человек неумелый, чистил нагло. Камни из оклада вытащили не сейчас: видите, какие лунки темные? У человека, который чистил, не было специального инструмента, и он боялся продавить серебро насквозь.
– Думаю, это был мужчина с сильными руками, – произнес Холмогоров. – Женщина вычистила бы тщательнее. Вы согласны со мной, Регина?
Дочь краеведа, усмехаясь, положила палец на фотографию – точно на лунку.
– Ваша правда, – сказал Казимир Петрович, – об этом я не подумал. Женский палец достал бы до дна лунки, а грубый мужской – нет. Да и человек, чистивший оклад, абсолютно незнаком с этим делом. Была бы в его доме серебряная посуда, он так не усердствовал бы.
– Вот видите, кое-что мы уже можем предположить, даже по фотографии.
– Жаль, не зашел я к отцу Михаилу! – сокрушенно произнес Могилин. – А ведь мимо дома каждый день проходил, свет в окнах видел. Почему не зашел? Так всегда бывает, когда человека уже нет. Кажется, самое главное не сделал, не сказал. А дай еще день, месяц жизни… Все равно главного человек никогда не успевает ни сказать, ни сделать. Поэтому и надо жить так, чтобы каждый день казался последним, – по-провинциальному нравоучительно произнес Казимир Петрович Могилин.
В нем сразу почувствовался бывший школьный учитель.
– Извините, – смутился он, взглянув на Холмогорова. – А вы-то, собственно, чем занимаетесь, Андрей Алексеевич? У меня есть такое подозрение, что вас специально из патриархии прислали расследовать это дело. Наверное, и в церкви есть секретная служба типа КГБ?
Вначале лицо Холмогорова было непроницаемо, затем в уголках глаз появились морщинки, и Регина по глазам Андрея поняла, что он смеется, – беззвучно, без издевки, боясь обидеть молодую хозяйку и ее отца.
– Не знаю я о такой службе ровным счетом ничего. А занимаюсь я совершенно другими делами.
– Какими же? – спросил Казимир Петрович.
– Советую городским властям, можно ли в выбранном ими месте возвести храм. Иногда приходится распутывать дела давно минувших дней.
– Так вы архитектор, получается?
– Нет, и даже не строитель.
– А как вы определяете? При помощи каких-то приборов, лозы? – поинтересовалась Регина. – Я когда-то этим увлекалась, даже нашла водяную жилу. Там раньше был источник, а после мелиорации пересох.
– Еще неизвестно, что лучше – мелиорация или затопление, – пробурчал Казимир Петрович.
– Я не пользуюсь никакими приборами, полагаюсь на знания и собственную интуицию.
– Андрей Алексеевич, а вас никогда не подводила интуиция?
– Благодаря Богу пока не подводила.
– Вы, наверное, глубоко верующий человек?
– У веры нет пределов. Либо человек верит, либо нет.
– Неважно, верит человек или нет, – громко заговорил хозяин дома, – главное, жить по Божьим заповедям – справедливо и честно. Вот это и есть вера.
– Не могу с вами согласиться, но и спорить не стану.
– Почему, собственно говоря, – начал заводиться Казимир Петрович, – я люблю поспорить. Вы же согласны, что истина рождается в споре?
– Истина не рождается, – спокойно произнес Холмогоров, – она существует сама по себе, и человек к ней может лишь приблизиться.
– Через веру? – ехидно поинтересовался краевед.
– И через веру тоже. Приблизиться можно, но постичь ее до конца нельзя.
– Вы еще молодой человек, – сказал Казимир Петрович, – конечно, по сравнению со мной.
– Наверное, Регине я кажусь стариком. – – Нет, что вы! – воскликнула дочь краеведа и тут же смутилась. – Я никогда не путала возраст и внешний вид человека. Вас немного старит борода, вернее, даже не старит, а делает недоступным, словно вы пришли из девятнадцатого века.
– Вам по службе положено бороду носить? – спросил краевед.
– Нет, никто мне не запретит ее сбрить, просто все мои предки были священниками, кроме отца, он ученый. Борода – семейная традиция и не более того.
– Традиция – всегда хорошо, – подтвердил краевед.
– Даже в семье палачей?
– Тогда хоть знаешь, во всяком случае, как с людьми разговаривать и чего от них ожидать. Я думаю, смерть отца Михаила связана с мистикой.
– Брось, какая мистика? – замахал руками на дочь отец. – Ты хоть раз в жизни привидение видела или ведьму живую? Чего не видишь, того не существует.
– Андрей Алексеевич, я бы с вами хотела поговорить, но без отца. Он слишком давит своими знаниями, авторитетом, и мы с ним часто дома спорим, иногда до хрипоты.
Казимир Петрович сделал обиженный вид, хотя продолжал улыбаться – глазами. Он гордился своей дочерью: если человек хочет поговорить с глазу на глаз, значит, ему есть что сказать. Да и Холмогоров Казимиру Петровичу понравился с первого взгляда.
– Регина, давайте встретимся завтра, – предложил Андрей.
– Вы так прощаетесь?
– Да. Между прочим, время уже позднее.
– Я вас провожу, – предложила молодая женщина.
– Не возражаю, – согласился Андрей.
– Вас не смущает, что ваш провожатый – женщина?
– Я знаю, как все произойдет: пойдем, разговоримся, вы проводите меня до порога. Еще с полчаса будем болтать стоя на месте, а потом я предложу проводить вас.
Кузьма Пацук сидел на корме лодки. Мотор мерно тарахтел, от носа лодки разбегались две невысокие волны. Туман стоял густой, видно было метров на десять-пятнадцать. Он думал о том, что денег, обещанных Лукиным за оклад, хватило бы на новую машину.