В изложню сунулся холоп, Настасья пинком выставила его, чтоб не разбудил Добрыню.
– С княжого двора парубок прибежал, грит, дружину собирают, немедля надо… – холоп в трепете круглил глаза.
– Ай, Господи, случилось чего? – закрестилась Настасья.
– Половцы, грит, в Киеве! Орудуют вовсю… Скоро здеся будут.
Охнув, хозяйка, схватилась за непраздное чрево и ринулась в изложню. Залезла коленями на постель, растрясла мужа.
– Добрынюшка, а Добрынюшка! Погибель нам всем пришла!..
– От кого погибель? – открыл глаза Медведь. – Князь, что ли, снова белены объелся? Так его ж нет в городе…
– Да кабы князь!.. – заголосила Настасья. – Половцы безбожные!..
– То-то мне волчий вой снился, – бормотал Добрыня, натягивая порты.
Настасья побежала вниз, крикнула холопам, чтоб тащили кольчугу с шеломом, сготовили оружие и коня. Заскочила в поварню, вынула из печи горшок с теплыми пирогами. Подхватила жбан с киселем и понеслась обратно. Пирогами набила торок, жбан тиснула в руки Добрыне – испить перед трудами.
Облачась и вооружась, Медведь взгромоздился на свою кобылу.
– Чадо мое береги, – дал он наказ жене. Настасья послушно обняла обеими руками живот.
– Себя мне верни, Добрынюшка!.. – глотая тихие слеза, крикнула она.
От Гончарного яра, где обживался Медведь, к княжьей Горе вела прямая улица. По ней торопились пешие градские ратники и конные отроки из дружины, жившие по своим дворам. Суетливо носились парубки, бабы в воротах зацеловывали напоследок своих воинов. Царила бестолковость – никто ничего не знал наверняка. Градские бежали то в одну сторону, то сворачивали в другую. Дружинники говорили ехать то к Лядским воротам, то на Подол, то на княж двор к воеводе. От церквей на Горе и на Киселевке приносились тревожные удары в било, и как будто потянуло откуда-то дымом.
Не слушая никого, Добрыня остановился на перекрестье улиц, стал втягивать в себя запахи и вбирать звуки. В городе это лесное умение в нем со временем притуплялось, но все же слышал и чувствовал он намного больше обычного градского. Слух улавливал гул войска за стенами города, где-то у Лядских ворот, и отголоски боя. Однако чутье подсказывало, что нужно поворачивать к Днепру. Дым несло оттуда.
Храбр доехал до Боричева взвоза и стал спускаться к Подолу. Навстречу взбиралась в верхний город толпа посадских – бабы с детьми и охапками добра, какое успели сгрести, визжащие девки, холопы. Но горел не Подол, а Крещатицкий угол возле устья Почайны. Улицы там были редки, жилья мало – селились рыбаки да лодейных дел мастера, а в основном стояли купеческие лабазы и судовые мастерские.
Добрыня повернул к Почайне. Полыхали как раз амбары, растянувшиеся длинным рядом вдоль берега у пристаней. Вокруг метались люди, на куманов вовсе не похожие. Впереди, где Крещатицкая улица упиралась в Днепровские ворота, явственно кипело сражение. Добрыня подстегнул кобылу и вдруг нос к носу столкнулся с половецким отрядом.
Степняков было десятка полтора. Они поднялись к улице от пристаней, на которые летели искры пожара – вот-вот заполыхают. По мокрым гривам и хвостам коней Добрыня догадался, что половцы проникли за городские стены по реке. Потому на них не было броней, только кожаные рубахи с нашитыми бляхами. Медведь надел на левую руку щит, содрал с луки седла палицу и вломился в середину отряда. Со своей палицей он свыкся так, что уже не вспоминал о том тесаном бревне, с которым выехал в Киев из Ярославля, а ломала ребра, шеи и головы она не хуже. В несколько мгновений лишившись половины отряда, куманы осознали, что буйного руса им не одолеть, и ударились в бегство к реке.
– Куда, нечисть! – рявкнул Добрыня, скача за ними.
Луков у них тоже не было, зато Добрыня прихватил из дому свой. Пока мчались к берегу, он, немного отстав, сбил стрелами троих. За пологим откосом они скрылись из виду, а когда Медведь подъехал к спуску, ему сгоряча показалось, что берег кишмя кишит половцами. Он рванул на себя поводья, вздыбив кобылу.
Степняки лезли из реки как навки-водяницы на Русальей седмице, только что на конях. Собралось уже больше полусотни, и нападения они как будто не ждали. Возвращение ополовиненного передового отряда застало их врасплох.
Добрыня слез с кобылы, шлепнул ее по крупу, чтоб отошла в сторону и, открыто встав на кромке откоса, принялся расстреливать поганых. Из десятка конных, помчавшихся к нему с саблями наголо, до цели добрался только один. Добрыня отскочил и кинул ему в лоб палицей. Половчин опрокинулся с коня и покатился обратно. Медведь продолжил отстрел.
По левую руку, недалеко, гудело пламя, справа в полуста саженях поднимался от воды ряд лабазов. У половцев был только один выход – всей сворой кинуться наверх и смять Добрыню числом. Пока они поняли это, он успел израсходовать все тридцать стрел, что были в туле.
Позади невдалеке ровными слоями лежала груда бревен, приготовленных для амбарного строения. Откинув лук, Добрыня с натугой вооружился верхним бревном и сбросил вниз. Не дожидаясь результата, пошел за другим. Вопли донесли, что метание прошло удачно. Вторым бревном он снес с седел двух очень близко подобравшихся половцев.
Третьего бревна на всех уже не хватало. Его окружили и стискивали кольцо. Медведь швырнул снаряд в ноги коням и отпрыгнул назад. По выступам забрался на бревенчатую груду, вытащил из ножен меч.
Мечом он работал хуже, чем палицей. Несколько степняков, чтоб дотянуться до него, встали на спины коней, потом перескочили на бревна. Половину их Добрыня сшиб силой, а не ловкостью ударов. Утреннее солнце давно горячило тело под броней, пот лился со лба ручьями.
И тут куманов начали убивать со стороны. Когда с бревен упал последний со стрелой в спине, Медведь оглянулся. Незнакомые отроки были половцев из луков, секли мечами.
– Долг платежом красен, – услышал он и чуть не свернул себе шею – так резко крутнул головой.
Этого старика он видел лишь однажды – в день приезда в Киев. С тех пор бывший тысяцкий вел жизнь затворника, в княжьи дела не вмешивался, и о нем забыли. Сейчас он был в полном ратном снаряжении.
– Ты помог мне тогда, – напомнил Янь Вышатич, – во время стычки с Коснячичем.
– Вовремя ты, отец. Твои отроки? – Добрыня снял шлем и стер рукавом пот. Затем кивнул в сторону ворот. – Чего там?
– Часть половцев на рассвете по реке обошли стену и напали на воротную сторожу. Бой там только сейчас кончился. А к городу они подошли ночью, тайком. Я слышал волчий вой…
– Я тоже слышал.
– Это волчий род Боняка.
– А амбары кто поджег? Эти? – Медведь показал на берег, где отроки дожимали половцев.
– Не знаю. Думаю, у них был другой замысел. Эти приплыли только недавно, а амбары уже догорают. Видно, перед рассветом здесь был другой отряд. И сейчас он в городе. Вставай, поедем искать их.