Ромео поглядел на венецианского слона, и стало ему скучно: ехал отдохнуть, а попал на глухую пьянку, на каждого гостя два охранника и двести произведений изящного искусства, сущий кабак посреди Лувра, ничего себе отдых! Ромео поискал глазами выход, нашел в углу дверцу, толкнул ее и направился вниз по обнаружившейся лестнице. Пролетом ниже стоял письменный стол, горела лампа, лежали брошенные очки и была раскрыта книга. «Смело мы в бой пошли!» — прочел он на обложке, зевнул и стал спускаться дальше. Сам того не ведая, он миновал дежурный пост истопника, у которого Светлана Филаретовна нынче ногу отстегнула — чтоб не стучал, когда не надо. Ромео безнаказанно спустился еще на два пролета и уперся в бронированную дверь. Толкнул плечом — отбил его, но дверь подалась. При маршале она отворялась прикосновением пальца; теперь, видимо, застыло смазочное масло в петлях. Ромео решил войти за эту полуметровой толщины металлическую дверь, даже если за ней, как любил говаривать дядя Георгий, «откроется нечто невиданное и неслыханное по своей невиданности и неслыханности», после чего дверь эту, как все в том же анекдоте, можно будет послать «на фиг, на фиг».
Маршал никогда не запирал бункер, входила в него прибраться одна лишь старшая горничная, а другие только посмели бы. Впрочем, маршалу уже давно было не до бункера. Медиум Ямагути отследил его всего один раз, бьющегося в загробной истерике, потому что никак не мог найти маршал в загробном мире Фадеюшку, неужто, да и каким образом, Фадеюшка не попал с этого света на тот свет?.. От таких посмертных мыслей маршал был загробным образом «того» и с медиумом беседовать не стал.
Без затруднений Ромео вошел в бункер.
Бункер как бункер, не видал он, племянник, принц и великий князь, бункеров!.. Впрочем, здесь стоял допотопный кинопроектор, висел экран. Может, кино посмотреть можно. Ромео опустился в кресло и нажал единственную клавишу в подлокотнике. На экране вспыхнул белый прямоугольник с надписью «Велком ту Кениа», а потом изображение исчезло, закружились радужные спирали, и монотонный, хриплый, видимо, все-таки женский голос заговорил из-под потолка.
— Дурак ты, — начал голос, — дурак, дурак, дурак набитый. Сиди и смотри, будто кровинушка твой в Африке с носорогами бодается. Сбежал твой кровинушка от полоумного папани на край света, а ты сдохнешь, даже рыбы есть тебя не захотят, а та, какая съест, хоть и не рыба вовсе, а запоет не своим голосом. Смотри, дурак, мечтай, дурак, будто видишь картину — ничего ты, дурак, не видишь. Думай про Нинель, никогда ты меня, дурак, не увидишь, не буду я тебе детский сад рожать, ни Азию ты не возьмешь, ни Европу, все волки, волки, волки заберут, что ты взять хочешь. Дурак ты, дурак, дурак, дурак…
Ромео с трудом очнулся и резко нажал клавишу — изображение погасло, голос исчез. Ромео понял, что угодил в гипнокресло с индивидуальным ключом и фильмом, настроенное на кого-то другого, постороннему такой фильм смотреть и слушать — головная боль чистой воды. На пленке, которую годами ежедневно смотрел и слушал маршал, не было ничего, кроме радужных кругов и голоса пророчицы, навевавшего ему личные маршальские сны по душевной просьбе со стороны сбежавшего Фадеюшки. Но Ромео таких тонкостей не знал и знать не мог, он быстро дал деру из бункера, опрометью кинулся назад в банкетные залы, где хотя и собралась пьянь всякая, но все ж таки люди, никакой чертовщины про поющую рыбу. Наконец, где Гелий? Опять перепьется, сиди потом возле него с капельницей.
Но вечно зоркий Анатолий Маркович Ивнинг заметил, что принц Гелий был унесен для протрезвления, и поставил об этом Ромео в известность. Великий князь присел на свое место, налил рюмку, выпил, успокоился. Грузинский, но ничего. Можно не волноваться.
И совершенно зря, увы.
В этот миг Ромео Игоревич Романов, если бы захотел, уже имел право взять себе прежнюю фамилию — Аракелян, да и от ненужного титула отказаться, ибо уже с полчаса он был вдовцом. Об этом еще пока никто не знал, даже всезрящий истопник Ивисталова дома, — собственно, кабы не его отстегнутый протез, возможно, ничего ужасного бы не произошло. Но протез был отстегнут, беда случилась.
После памятного выстрела Светлана Филаретовна никаких ранений на принце не нашла, а что пьян в дымину, так нынче все такие, словом, пусть поспит, меньше накуролесит. Гелий был оставлен в длинной и узкой комнате позади гардероба, из тех, в которые Ивистал не заходил, ему там нечего было делать, но еще и не из таких, где кишмя кишела застойная обслуга, короче говоря, в эдаком привилегированном тамбуре. Единственное, что сейчас имелось здесь постороннего, кроме самого Гелия, — это протез надежного истопника, брошенный поперек кресла. Обморок Гелия медленно перешел в естественный сон, царевич расхрапелся, и сам себя храпом разбудил. Где-то в глубине сознания забормотались строчки, притом они навязчиво повторялись, подсознание скрипучим голосом доказывало принцу, что
Ничего не выйдет у Дракулы
против Селяниныча Микулы
и Гелий окончательно проснулся. Ему почему-то стали вспоминаться молодые годы, давно они ему не вспоминалась, и Рашель, и Влада, и Каролина, впрочем, постарела Каролина, спилась совсем нынче, наверное. Но сейчас же эти сентиментальные воспоминания самовышиблись из царевича насущной потребностью опохмела. Гелий пошарил вокруг, ничего не нашел, с трудом сел. Прямо перед ним была широкая стеклянная панель, видимо, дверь стенного шкафа, а за стеклом, о счастье, сияли этикетками коньячные бутылки… «Все путем», — подумал Гелий и попробовал открыть шкаф.
Дверца, подлая, не поддавалась. Гелий поискал — чем бы ее поддеть покрепче, не нашел ничего колющего, рубящего, режущего — только вот деревяшка на кресле — неужто деревянная нога?.. Гелий ухватил протез, нежно погладил отполированное десятилетиями дерево, мысленно отмахнулся от назойливых Дракулы и Микулы, попробовал использовать истопникову ногу как рычаг. Ни черта не вышло. Придется бить стекло. Гелий ослаб и вспотел, хорошо размахнуться не мог, и, сколько он в стекло ни стучал, — оно оставалось целым, ибо вообще-то было рассчитано на прямое попадание противомамонтового снаряда. Только Гелий этого не знал. Коньяк оставался неприступен. Гелий в изнеможении сел на пол и увидел под нижней частью рамы углубление — в нем что-то поблескивало.
Гелий угрюмо ткнул железным наконечником ноги в углубление. И это было его последнее сознательное, а скорей бессознательное действие в жизни. Замок витрины был магнитом, вместе с поддельным коньяком стена повернулась на сорок пять градусов, открывая вход в шахту, где на глубине почти в полторы сотни метров дремала ракета класса «земля-земля», стационарно нацеленная на столицу какого-то южноамериканского государства. Опиравшийся на стенку Гелий не удержал равновесия и соскользнул в пропасть. Если и промелькнула какая-то мысль в его почти прекрасной голове, то это была лишь третья строка в добавку к тем, что уже и так его измучили, он и так знал, что ничего не выйдет у Дракулы против Селяниныча Микулы, а теперь, в последнее мгновение, к двум строчкам прибавилась третья
Да и против кузнеца Вакулы,
возникло чувство свободного падения, тело Гелия ничего не весило, через мгновение все его проблемы на земле были решены полностью.