Я почувствовал себя как на уроке у мисс Эйр, когда я вытянул руку, чтобы ответить раньше Терезы, но вдруг понял, что не знаю ответа.
– Я боялся, что она может пропасть, – выдавил я наконец.
– Но она ведь и так пропала, – сказал сержант Росс.
Чувство безысходности сдавило мне глаза, и я с силой ударил кулаком в спинку дивана.
– У нас нет времени. Вот что я имею в виду. Говорю же, она может пропасть.
Под молчаливым взглядом сержанта Росса к моим глазам снова подступили слезы, руки упали, кулаки разжались. Я чувствовал, что родители тоже наблюдают за мной, но у меня не было сил посмотреть в их сторону.
– Мэтти, – сказал наконец сержант Росс, – давай еще раз сначала.
Мне хотелось завопить, и я было вскрикнул, но у меня перехватило дыхание.
– Подождите, – сказал я тогда и вскочил с дивана.
На бегу я увидел, что мать сидит на импровизированной скамеечке у двери в коридор, уткнувшись головой в колени, как ребенок во время торнадо. Отец стоял рядом, безмолвный и неподвижный, как дворцовый страж. Я бешено рыскал глазами по своей комнате, пока не обнаружил Терезин блокнот, и, схватив его со стола, помчался назад.
– Тереза отдала мне его вчера, когда мы были у нее дома, – сказал я сержанту.
Он взял блокнот, дважды его пролистал, потом заглянул под обложку. Передний кармашек был набит газетными вырезками – психологические портреты с первой полосы «Свободной прессы», статьи о жертвах и их семьях, а также подробные отчеты о поисках. Под задней обложкой оказалась карта Окленда, размеченная черными кругами.
Я с таким любопытством разглядывал пометы на карте, что даже не сразу увидел мать, которая уже стояла рядом, склонившись надо мной.
– Что это, Мэтти?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Это Терезин. Она отдала мне его вчера, когда мы были у нее.
– Вот эти участки… – медленно проговорил сержант Росс. – Ведь это как раз те места, где видели Снеговика – или якобы видели.
– Не все. – Я указал на извилистую улицу в той части Бирмингема, где было обнаружено тело Эми Ардел. – Здесь его никто не видел.
– Точно, – согласился сержант. – Мы знаем, что он там был, только из-за Эми.
– А здесь? – спросил я, указав на темно-зеленую звездочку над дорогой на Долгое озеро.
Я не мог вспомнить ничего такого, что связывало бы Снеговика с Долгим озером.
Сержант еще раз сощурился на карту, повертел ее в руках и растерянно покачал головой.
– Ничего не понятно. Неужели она что-то знала? Вы ведь, дети…
– Боже правый! – прошептала мать.
– Он ходит кругами, – проговорил я неожиданно для самого себя, словно ко мне в горло прокрался голос Терезы.
И вдруг мать снова схватила меня за руки.
– Что за блядскую игру вы затеяли?
Правда на этот раз возле нее материализовался отец.
– Алина, – сказал он, тронув ее за плечо, и она меня отпустила. Даже позволила ему оттащить себя на шаг назад.
Все равно я не смог бы ответить. А если бы и смог, то лишь одно: что я и сам ничего не понимаю – или почти ничего, хотя первый холодок смутной догадки меня уже пробрал. Сержант Росс как ни в чем не бывало продолжал листать страницы.
Каждая из них с обеих сторон была исписана идеальным и царственным каллиграфическим почерком Терезы Дорети. Там были названия улиц, имена жертв и разные беспорядочные записи вроде «Плавательный бассейн средней школы Ковингтона, 5:30 – 9:30» или «Мороженица "Фаррелз"», которые ничего мне не говорили помимо того, что я знал об их существовании. Были чернильные кляксы неопределенных очертаний, которые она могла поставить и случайно, и умышленно. Были слова, не встречавшиеся мне в английском языке. Бессмысленные фразы. Имя.
Барбары Фокс одиноко стояло на отдельной странице, в центре: само имя было выведено черными чернилами, а фамилия – красными. Несколько раз мелькнуло имя Спенсера Франклина. Мое встречалось чаще. Но это не вызвало во мне того трепета, который я непременно испытал бы в других обстоятельствах. Эффект был бы тот же, если бы я увидел его в школьной канцелярской папке, где хранились протоколы родительских собраний и результаты стандартизованного теста. Честно говоря, оно показалось мне даже менее значимым. Я был параграфом в этом «досье» – именем без звездочки, кем-то, кого только предстояло занести в некую категорию.
– Пожалуйста, сынок, – проговорил сержант, – без тебя мне тут не разобраться. Ты не знаешь, хотя бы примерно, что все это значит?
Мне казалось, я ощущаю на страницах ее запах. Легкий запах свежескошенной травы.
– Она умерла, – сказал я. – Или вот-вот умрет. – Слезы снова покатились у меня по лицу, и я почувствовал, что белею, как недодержанная фотография на свету.
– О господи, Мэтти, – просипел отец, – ты думаешь, она смогла каким-то образом вычислить Снеговика? – Сглотнув, он восстановил голос. – Узнала, кто он такой? Или где его искать?
– Прошлой ночью, – сказал я, преодолевая дрожь в голосе, – она говорила странные вещи. Упоминала «Эврис-Дели» и имена нескольких детей Снеговика. Я не знаю. Не знаю. – На одно абсурдное мгновение я почувствовал то же самое, что в дни охоты на ирисок или после очередной «Битвы умов» – ревнивую зависть к тому, на что была способна Тереза. Затем мои мысли резко вернулись к ее лицу – каким оно было, когда мы со Спенсером выкатились из задней прихожей Фоксов. Я как сейчас слышал ее голос: «Frиre Jaques. Frиre Jaques. Dormez-Vous?»
Прижав к себе Терезин блокнот, сержант Росс поднялся и посмотрел на меня.
– Не выходи из дома, – сказал он. Вид у него был усталый. – Из соображений собственной безопасности, я имею в виду.
– Вообще-то мы думали на время уехать из города, – проговорил отец.
– Подумайте еще раз, – сказал сержант Росс и хлопнул входной дверью, оставив нас одних.
На улице тут же поднялся гвалт – репортеры кинулись к сержанту, но он не останавливаясь прошагал к машине.
Все мы оставались на своих местах, когда нас омыло утро. Я сидел на диване, свесив голову, и обдумывал все, что услышал от Терезы, пытаясь найти новый ключ. Мать сидела на полу, закрыв лицо руками. Отец стоял у окна гостиной, изредка поглядывая на свои громкоговорители, словно ждал, что из них польется песня. Наконец я услышал голос матери.
– О нет, Брент, солнышко, нет! – простонала она, но брат уже влетел в комнату и накинулся на меня с кулаками.
Он успел два-три раза вмазать мне по лицу, пока отец не оттащил его от меня. Последний удар пришелся по челюсти, зубы вонзились в язык, и рот наполнился кровью. Я глотал ее и изо всех сил старался не реагировать. Подумал, не плюнуть ли в него и во всех них, только не знал почему.