Тут я все поняла. Поняла, почему он настаивал, чтобы я приехала, и почему он меня ждал.
— Ты — сукин сын, — сказала я. — Не смей, черт тебя побери.
И тогда он прыгнул. Вода в одно мгновение поглотила его, и он исчез из виду у борта корабля. Я не видела, как он ударился о борт, вообще ничего не видела.
Но он не хочет, чтобы я утонула, подумала я. Он звал меня приехать, потому что был чертовски труслив для того, чтобы убить себя в одиночку, и не хотел, чтобы мы погибли вместе. Я не стала останавливаться на этой логической ошибке. Не было времени.
Мой молниеносный рывок до корабля оказался потрясающе простым. В то же мгновение, когда мои ноги коснулись воды, меня швырнуло вперед и понесло прямо вдоль борта, по самому краю распахнутой водной пасти у наполовину видневшегося поржавевшего киля. Все, что мне осталось сделать, это растопырить руки и вцепиться в перила длинного стального трапа, когда они проносились мимо, что я и сделала, и мои колени ударились об обшивку корабля. Я сильно оцарапала руку с тыльной стороны, когда зацепилась за нижнюю ступеньку и рывком вытащила себя из воды. Гарри уже был на пятнадцать ступенек выше.
— Черт тебя подери, да постой же ты! — завопила я, но сомневаюсь, что он меня слышал.
Я изо всех сил заработала ногами и стала подниматься наверх, приостанавливаясь только для того, чтобы утереть кровь, стекающую по моему боку. Решительная, как и Гарри, я двигалась быстрее и вскоре нагнала его. Он упорно продолжал взбираться вверх.
— Гарри, стой! — завопила я снова.
Он тут же остановился, взглянув на меня.
— Не ушиблась? — спросил он.
— Нет, только...
— Давай лучше поговорим наверху. Мне не нравится висеть на этой штуковине.
И он начал быстро подниматься, несмотря на мое протестующее ворчание.
Забраться наверх можно было минут за пять, а то и быстрее, но подъем затянулся, потому что мои ноги соскальзывали с осклизлых ступенек. Одолев уже две трети пути наверх, как раз там, где у кормы начинался выступ, так что мне приходилось изгибаться назад, я бросила взгляд вниз и увидела, как бушующие волны накрывают скалы и коралловый риф подо мной — словно губы, маскирующие оскалившиеся зубы, и какое-то время я не могла двинуться с места. Когда я в конце концов сумела посмотреть вверх, Гарри уже скрылся.
На мгновение я запаниковала, вцепившись в трап, представляя себе, как тело моего брата проносится мимо меня, падая вниз. Я почувствовала себя Джеком на вершине бобового стебля, только еще глупее. Придурковатой сестренкой Джека, которая лезла за ним, куда бы он ни забирался.
— Гарри, помоги мне! — крикнула я, когда выбралась к леерам, проходившим но всему борту корабля, и поняла, что мне хочется одним прыжком перебраться через верхнюю ступеньку лестницы.
Но Гарри не появился, а я не могла оставаться там, где находилась, и прыгнула, зацепившись бедром за поручень, кувырком скатилась на палубу и осталась лежать там, запыхавшаяся, в разгорающемся свете дня. Тут же, в силу привычки, мои легкие заработали в естественном ритме, приходя в норму, и, когда я поднялась, меня совсем не трясло.
Первым, что я заметила, была абсолютная тишина. Только ветер свистел между деревянными и металлическими контейнерами, которыми был заставлен чуть ли не каждый дюйм пространства палубы. Но я не слышала криков птиц, не слышала шума океана.
— Спорим, мы на высоте пятнадцати этажей, — сказал Гарри, возникая из-за одного из контейнеров, — или выше.
Его волосы развевались вокруг головы, лицо светилось, как у младенца. Казалось, он не был способен на дурной поступок — убить человека, покончить с собой. Решимости в его голосе было меньше, чем в тот момент, когда мы вошли в бар прошлой ночью, и от этого становилось жутко.
— Это что, танк? — спросила я, отталкивая его в сторону, чтобы увидеть то, что было у него за спиной.
В пятнадцати футах от нас громоздился огромный танк, поставленный на гусеницы; его ствол был поднят вверх, отведен в сторону на сорок пять градусов и напоминал шею динозавра.
— Пошли, — сказал Гарри, и я, не зная что и подумать, последовала за ним.
Какое-то время мы молча разглядывали танк. Потом перебрались через бухту каната, постояли у основания мачты и посмотрели через обрывки радиопроводов на начинавшее синеть небо. Словно блуждаешь по древнему поселению мексиканских индейцев или в руинах средневекового замка. Люди, похоже, здесь были, но их существование было для меня невообразимым. Тот самый звук слышался тут глуше и мягче, чем на берегу, и был так уместен, что я не заметила, как он возник, пока мой брат не упал рядом со мной на колени.
— Ух ты! Вот это да! — сказал он, закрыл глаза и покачал головой.
Это было похоже на крик гагары, только более протяжный. От него все внутри холодело, напрягалось, в нем слышались обрывки забытых слов. Крик усилился, я прижала ладони к ушам, а Гарри повернулся к восходящему солнцу, как мусульманин, возносящий дневную хвалу Богу, и тут звук стих.
— Как ты думаешь, что это? — спросил Гарри спустя долгое время. — Невероятно, правда?
Я покачала головой:
— Не знаю. Ветер? Вода бьется о борт? Что-то жуткое и таинственное.
— Это не ветер.
Я поняла, что он плачет. Качает головой и плачет.
— Это живой звук.
— Гарри...
Я встала на колени рядом с ним. Положила ладонь между его лопатками, и ждала, пока рыдания сотрясали его тело. Они все не кончались, и я снова почувствовала, что от волнения у меня сводит живот.
— Гарри, послушай. Все будет нормально.
— О чем ты говоришь? — прошипел он сквозь слезы.
— Все будет нормально. Нормально. Еще не поздно.
— Мими, это самая большая глупость, которую я от тебя слышал.
— Отведи меня домой, — брякнула я, поскольку это было первое, что пришло мне в голову. — Гарри, отведи меня домой.
Когда он наконец поднял голову, глаза его были красными, а голос доносился будто издалека.
— Иди вперед, — сказал он.
— И ты со мной. Давай.
Я взяла его под руки, попыталась поднять, и он встал на ноги с неожиданной легкостью.
— Ты ведь тоже это чувствуешь, Мими?
— Что чувствую?
— Покой. Можно так сказать? Место, где есть покой. Волшебное место.
Теперь слезы стояли в глазах и у меня. Я моргнула, чтобы избавиться от жжения, и они снова потекли. Нам обоим некуда было направиться, кроме как назад, к трапу.
— Гарри, пойдем со мной, ты отдохнешь. Еще не поздно. Еще есть время, чтобы все наладить.
— Ты права, — как во сне сказал Гарри. Слишком мирным тоном. Его улыбка была еще страшнее его слез, но он позволил мне вести себя.