Когда они ушли, Мурманцев повернулся к жене.

— Я правда не говорил, что Порфирий Данилыч одержим духами.

Стаси прошлась по комнате, уперев пальцы в подбородок.

— Ну вот что, Савва Андреич. А не сходить ли тебе к священнику?

— Ты насчет этого голоса? Сдается мне, я знаю, в чем тут дело.

— Я тоже немножко догадываюсь. — Она посмотрела на ребенка и его диванно-шоколадные художества. — О Господи, — выдохнула изумленно.

Взяла салфетку, отобрала конфету и выбросила в окно.

— Хорошо, схожу, — покладисто ответил Мурманцев. — Только как бы этот голос не напустил на нас кое-кого похуже сумасшедших телепатов. Если он слышен на радиоволнах…

— Может, именно это он и делает? Зовет к себе… кого-то. Урантийских шпионов, например.

— Вот что мне интересно. Почему он появился именно в Ру? В Урантии для него более подходящие условия. А?

— Да. Но пятая колонна нужна им здесь, а не в Урантии, с которой и так все ясно. Здесь они хотят устроить Черное Царство, а не там.

Мурманцев не посвящал жену в свои исторические сны, ограничился подробным пересказом разговора с тестем. И дал почитать книжку Алексея Трауба.

— Но здесь он под хорошим присмотром. Ему просто не дадут ничего сделать.

— Только потому, что мы знаем о нем. А если он такой не один? И об остальных нам элементарно не известно? Живут где-нибудь в глуши, растут потихоньку, и родители ни о чем не догадываются. Между прочим, в некоторых этнических группах подобный мутант мог бы стать святым. Не ест, не спит… Настоящий аскет. И духов наверняка приручать может.

— Прелестная картина. С одним бы сладить, — кисло отозвался Мурманцев, рассматривая шоколадные круги на диване, похожие на круги ада.

ГЛАВА 4

Посреди ночи его разбудил стук. Звуки были громкие, равномерные и шли откуда-то сбоку. Похоже на удары молотка об пол или в стену. Стаси заворочалась и тоже проснулась.

— Что это?

Мурманцев выпрыгнул из постели.

— Из детской!

И ринулся в коридор. Комната Стефана находилась в самом конце. Мурманцев добежал до двери, вспомнил, что нужен ключ, ругнулся и побежал обратно. Навстречу уже спешила жена, путаясь в тапочках и протягивая ключ.

Как только он вставил ключ в замок, удары прекратились. Мурманцев распахнул дверь, зажег свет. Сзади охнула Стаси. Или всхлипнула.

Никаких молотков не было. И мебель стояла на месте.

Только в кроватке корчился ребенок, руками вцепившись себе в горло. Он сам и вся постель были залиты кровью. Мурманцев почувствовал, как слабеют ноги, и на мгновенье привалился к стене.

Потом повернулся к жене, загородив собой то, что лежало в кровати. Ее трясло. Он взял ее за плечи, сжал и твердым, деревянным голосом сделал внушение:

— Иди вниз. Успокой горничную и не пускай ее сюда. Потом позвони отцу Иосифу, скажи, что он нужен нам, пусть придет. Ты поняла?

Она кивнула.

— Иди, родная, — мягче добавил Мурманцев и подтолкнул ее.

Он смотрел, как она шла по коридору, повернула на лестницу. И только потом обернулся.

Ребенок хрипел, шипел, свистел и булькал. Изо рта толчками выбивалась кровь. На полу валялись сброшенные с полки иконы. Мурманцев подошел к кроватке и попытался отнять руки ребенка от расцарапанного горла. Несмотря на обилие вытекшей крови, он был еще силен и сопротивлялся. Но корчи и судороги стали ослабевать. Мурманцев держал его за руки и не знал, что делать дальше. Врачей вызывать без толку. Они ничего не смогут.

Внезапно ребенок обмяк и обессиленно распростерся. Булькать перестал, кровь больше не хлестала из горла. Мурманцев безуспешно пытался нащупать пульс. Внутри у него все ходило ходуном. Примерно как в старом самолетике при жесткой аварийной посадке.

Но ребенок был жив. Он вдруг открыл глаза и с пронзительной ясностью посмотрел на Мурманцева. Прежде он вообще ни на кого не смотрел. Тем более такими глазами. Мурманцев под этим взглядом почувствовал себя надетым на палочку, как леденец.

— Стефан, — неуверенно сказал он.

И в ответ, дико вздрогнув, услышал:

— Его. Зовут. Антон.

Это произнес ребенок. Голосом явственно чужим. Не детским. Не человеческим. Утробным. Таким голосом говорит несмазанная скрипучая дверь. Или гора ржавого железа под прессом.

Мурманцев выпустил руки ребенка и отступил от кроватки. Это было выше его сил. Он медленно опустился на пол у стены и сжал голову ладонями. Но вдруг вскочил, поднял иконы, поставил на место и стал молиться. Церковные молитвы вперемешку с собственными, рваными, нескладными, горячими. Сбиваясь, перескакивая, чувствуя на себе протыкающий взгляд существа, лежащего в кроватке.

Оно именно лежало. Не пыталось встать или сесть. Не издало больше ни звука. И смотрело с ненавистью.

В таком положении их и застал отец Иосиф. Мурманцев повернулся. Хотел что-то сказать, объяснить — не смог. Да и что тут было объяснять. Не меньше двух литров крови в детской кроватке и обжигающие злобой глаза ребенка. Отец Иосиф, приходской священник церкви Андрея Первозванного, что в переулке неподалеку, склонился над маленьким тельцем. Умное, красивое лицо с тонкими семитическими чертами на мгновенье омрачилось мелькнувшей тенью. Потом он выпрямился, попросил принести воды. Достал из сумки крест, раскрыл требник. И заговорил, спокойным, уверенным, сильным голосом, призывая имя Господне.

В пять часов утра Мурманцев набрал номер капитан-командора Алябьева, координатора губернского белогвардейского корпуса, которому был временно подчинен и обязан регулярным отчетом.

В восемь часов утра ребенка забрали и переправили в первопрестольную. Стаси тоже уехала в Москву, к отцу. Мурманцеву было велено оставаться на месте и ждать прояснения ситуации. Прислуге он сообщил, что у ребенка приступ тяжелой болезни и жена повезла малыша в столичную клинику.

Неделю он жил один, скучая и томясь неизвестностью. Гулял по городу, изучал живописные окрестности. Однажды на улице произошла встреча, от которой тревожно забилось сердце. Его обогнали два человека, тихо разговаривавшие. Накрапывал дождь, и на них были плащи с низко надвинутыми капюшонами. Мурманцев мельком уцепил профиль одного, и что-то нехорошее всколыхнулось в душе.

— Ваше высочество! — вырвалось невольно.

Они продолжали идти, не обернувшись. Но Мурманцев видел, как напрягся один из них, как еще ниже сдвинулся капюшон второго.

— Ваше высочество! — Мурманцев пошел за ними, сам не понимая, чего хочет.

Спутник Константина резко повернулся и подошел к нему. Это бледное лицо ни о чем не говорило Мурманцеву. Человек был молод, почти ровесник цесаревича, и смотрел чуть надменно, предостерегающе.