— Моя семья одна из древнейших в Лангедоке! — поднимаясь, вскричал архиепископ с таким сильным южным акцентом, что Анжелика с трудом разобрала слова. — Вы же прекрасно знаете, наглое чудовище, что половина Тулузы принадлежит мне по наследству. Уже века мы владеем тулузскими фьефами [16] .
— Четыре века! Всего лишь четыре века, монсеньор! — воскликнул Жоффрей де Пейрак, тоже вставая. — Вы приехали сюда в повозке Симона де Монфора с проклятыми крестоносцами! Вы — захватчик! Северянин! Северянин! Что вы делаете за моим столом?..
Анжелика в ужасе спрашивала себя, не начнется ли сейчас драка, но при последних словах графа Тулузского неожиданно раздался всеобщий взрыв смеха. Архиепископ тоже улыбнулся, но его улыбка была натянутой. И, тем не менее, когда Жоффрей де Пейрак хромая подошел к прелату и склонил свою высокую фигуру в знак извинений, тот милостиво протянул графу для поцелуя свой пастырский перстень.
Анжелика была настолько сбита с толку, что не могла в полной мере разделить всеобщее веселье. Слова, которые только что бросили друг другу в лицо эти мужчины, отнюдь не были пустяками, но справедливости ради надо сказать, что на Юге смех часто был всего лишь яркой прелюдией самых страшных трагедий. Неожиданно Анжелика погрузилась в полную неистовых страстей жизнь, о которой ей с детства рассказывала кормилица Фантина. Благодаря ей она не будет чувствовать себя совсем чужой в этом обществе, где привыкли бурно выражать свои чувства.
— Не мешает ли вам дым табака, мадам? — внезапно спросил граф, наклоняясь к ней и пытаясь поймать ее взгляд.
Она отрицательно покачала головой. Тонкий аромат табака лишь усилил ее печаль, она вспомнила старого Гийома, сидящего у очага в большой кухне Монтелу. Старый Гийом, кормилица, и все, что казалось родным, неожиданно стало таким далеким.
В саду заиграли скрипки. И хотя Анжелика смертельно устала, она, не раздумывая, согласилась, когда маркиз д'Андижос пригласил ее на танец. Желающие потанцевать собрались в просторном, выложенном плитами внутреннем дворе у фонтана, от которого веяло свежестью. В монастыре Анжелика выучила достаточно модных па, чтобы не чувствовать себя неловкой среди дам и сеньоров этой весьма светской провинции, многие из которых к тому же подолгу жили в Париже. Сегодня она впервые танцевала на настоящем балу и уже начала входить во вкус, но вдруг возникло какое-то замешательство. Стремительный напор толпы, устремившийся к месту банкета, разъединил танцующие пары. Многие возмущенно протестовали, но кто-то крикнул:
— Он будет петь!
Послышались возгласы:
— Золотой голос! Золотой голос королевства…
В это мгновение кто-то осторожно коснулся обнаженной руки Анжелики.
— Мадам, — прошептала служанка Марго, — пришло время вам удалиться. Мессир граф просил меня сопроводить вас в домик на Гаронне, где вы проведете эту ночь.
— Но я не хочу уходить! — запротестовала Анжелика. — Я хочу послушать певца, которым все так восхищаются. Я еще его не видела.
— Он споет для вас, мадам, он споет для вас одной, граф уже попросил его об этом, — заверила ее Марго. — А сейчас вас ждет портшез.
С этими словами служанка накинула на плечи хозяйки плащ с капюшоном и дала ей черную бархатную маску.
— Закройте лицо, — тихо сказала Марго. — Так вас не узнают. А иначе ваша брачная ночь пройдет под грохот кастрюль юных шутников, которые последуют за вами до самого домика на Гаронне.
И служанка прыснула со смеху.
— Таков обычай в Тулузе. Если новобрачным не удалось ускользнуть, подобно ворам, они должны либо заплатить большой выкуп, либо всю ночь слушать эту дьявольскую какофонию. Напрасно монсеньор и полиция стараются искоренить эту традицию… Поэтому вам лучше надеть маску и покинуть город.
Марго втолкнула Анжелику в портшез, который два дюжих лакея тотчас подняли на плечи. Несколько всадников, выйдя из тени, составили эскорт, и, миновав лабиринты узких улочек, маленький кортеж покинул город.
* * *
Домик на Гаронне оказался не очень большим. Он был окружен садами, которые спускались к самой реке. Анжелика вышла из портшеза, и ее поразила царившая вокруг тишина, нарушаемая только стрекотом сверчков.
Маргарита, которая ехала вместе с одним из всадников, соскользнула с лошади и отвела новобрачную в пустынный дом. Они вместе поднялись наверх, глаза Марго блестели, она улыбалась, и было видно, что все эти любовные тайны доставляют ей удовольствие…
Анжелика оказалась в комнате с полом, выложенным мозаикой. Возле алькова горел ночник, но в нем не было необходимости — яркий свет луны проникал глубоко в комнату и заставлял сверкать белоснежные кружевные простыни на огромной кровати.
Маргарита напоследок окинула молодую женщину внимательным взглядом, затем отыскала в своей сумке флакон с ароматной водой, намереваясь протереть госпоже кожу.
— Оставьте меня, — раздраженно сказала Анжелика.
— Мадам, скоро придет ваш муж, надо…
— Ничего не надо. Оставьте меня.
— Хорошо, мадам.
Служанка сделала реверанс.
— Желаю вам приятной ночи, мадам.
— Оставьте меня! — закричала Анжелика в третий раз.
Она осталась одна, негодуя на себя за то, что не смогла сдержаться при служанке. Но Марго иногда ее раздражала. Уверенная и ловкая, она смущала молодую женщину, которая боялась увидеть насмешку в черных глазах служанки. Анжелика долго не двигалась с места, но постепенно гнетущая тишина комнаты стала невыносимой. Страх, который праздничная суета и разговоры гостей на время усыпили, теперь пробудился вновь. Анжелика сжала зубы.
«Я не боюсь, — сказала она почти вслух. — Я знаю, что должна делать. Лучше я умру, но он меня не получит!»
Она подошла к наружной застекленной двери, открывавшейся на террасу. Только в Плесси Анжелика видела такие изящные балконы, введенные в моду архитекторами эпохи Возрождения…
Диван, обитый зеленым бархатом, манил присесть и насладиться величием пейзажа. Отсюда не было видно Тулузы, скрытой за излучиной реки. Только сады, блестящие воды Гаронны, да бесконечные поля кукурузы и виноградники простирались вокруг.
Анжелика села на край тахты и прислонилась лбом к балюстраде. От бриллиантовых шпилек и нитей жемчуга, украшавших ее сложную прическу, у нее болела голова. Молодая женщина принялась освобождаться от них, но это получалось у нее с большим трудом.
«Почему эта здоровая дура не причесала меня и не помогла раздеться? Неужели она воображает, что этим займется мой муж?» — подумала Анжелика и горько усмехнулась своим собственным словам.
«Сестра Анна не преминула бы прочесть мне небольшую лекцию о покорности, которую должны выказывать жены в отношении всех желаний мужа. И когда она говорила это «всех», ее выпученные глаза вращались, словно шары, а мы прыскали со смеху, догадываясь, о чем она думает. Но я никогда не была покорной. Молин прав, когда говорит, что я не стану подчиняться тому, чего не понимаю. Я согласилась, чтобы спасти Монтелу. Что же им еще от меня надо? Рудник Аржантьер теперь принадлежит графу де Пейраку. Они с Молином могут продолжать свои махинации с испанским золотом, а мой отец может и дальше разводить своих мулов, чтобы это золото перевозить… Если бы я сейчас умерла, выбросившись с этого балкона, ничего бы не изменилось. Каждый получил то, чего хотел…»