Присматривая за Анжеликой, госпожа Изор представила ей несколько молодых крестьянок, которые составят «дом» маленького сеньора, так как, руководствуясь своим богатым опытом акушерки, она полагала, что, скорее всего, родится мальчик. Все девушки в капюшонах из малинового атласа пришли поприветствовать мадам графиню.
Устроившись в замке незадолго до родов, они разговорами отвлекали Анжелику от ожидания, которое уже начинало ее тяготить; она любила слушать их рассказы об этой земле, о ее прошлом и настоящем.
Когда-то это была Аквитания, «Страна Вод», провинция, более всех любимая римлянами, которые ценили ее и дали имена ее рекам и множеству горячих целебных источников. Кроме того, весь мир знает, что женщины под небесами Лангедока и Аквитании вечно красивы, вечно молоды и вечно любимы. При этом вспоминали об удивительной судьбе великой герцогини Алиеноры [128] , наследницы Аквитании, сначала королевы Франции, а затем королевы Англии. Ей было около сорока пяти лет, когда она родила своего восьмого ребенка или десятого, если еще считать двух девочек от короля Франции — Людовика VII. Это доказывало, что второй супруг Алиеноры, король Англии Генрих II Плантагенет, и в сорок пять лет находил ее великолепной и желанной, хотя сам был десятью годами моложе своей королевы.
Анжелика удивилась, узнав, что любимым городом и столицей герцогства Алиеноры был Пуатье. Ее двор, согласно хроникам, был местом встреч писателей и поэтов, которые говорили на самых разнообразных языках: «Ок, ойль, бретонский, кастильский, баскский или арабский». Анжелика изумилась, ведь она видела совсем другой облик Пуатье. Значит, время и испытания меняют лица провинций и городов?
Как женщина, лишенная света и благосклонности любви, утратившая поклонение своего народа, блекнет, теряет вкус к яркой жизни и выбирает покой, забвение, принимая лишь обычную почтительность, так и Пуатье снова замкнулся в себе самом, в своей скрытой жизни, которая пламенела лишь в его монастырях, церквях и школах.
Но Алиенора не теряла блеск никогда.
Великолепная, проницательная, чарующая, она была такой всегда, даже в восемьдесят лет, когда отправилась в Испанию к одной из своих дочерей, той, что была замужем за королем Кастилии Альфонсо VIII. Алиенора не переставала беспокоиться о судьбе своего дорогого герцогства Аквитания — что будет с ним, когда ее не станет? Она приехала, чтобы забрать одну из своих внучек и обручить ее с сыном французского короля, которому она, таким образом, завещала бы свое герцогство. И она выбрала — сначала никто не знал почему, но поняли позже — младшую, Бланку, которой в то время было только одиннадцать лет.
Тут южане на время оставляли свои восторги.
Ведь именно Бланка Кастильская, ставшая регентшей при своем маленьком сыне, короле Людовике IX Святом [129] , повелела уничтожить религию альбигойцев и разжечь костер Монсегюра в 1244 году, когда двести Совершенных, мужчин и женщин, были сожжены, но не отреклись от своей ереси.
«Надо обезглавить дракона!» — постановила королева Бланка Кастильская, преисполненная духом решимости, унаследованным от своей бабки Алиеноры Аквитанской, сумевшей распознать в ней качества великой властительницы.
В Беарне приближалось время родов. Конечно, будущие родители заранее много думали о том, как назовут сына, наследника графов Тулузских. Жоффрей предлагал имя Кантор, в память о знаменитом лангедокском трубадуре Канторе де Мармоне, но в конце концов новорожденного назвали Флоримоном — в честь «Цветочных игр».
Малыш появился на свет смуглым, с густыми черными волосами. Несколько дней Анжелика испытывала к нему смутную неприязнь из-за страха и боли, которые ей пришлось испытать во время родов. Акушерка уверяла ее, что для первенца все прошло очень хорошо, но Анжелика редко болела и не привыкла к физическим страданиям. Долгие часы ожидания роженица чувствовала, как природа постепенно берет над ней верх, наполняет первородной мукой, и гордость молодой женщины взбунтовалась. Она оказалась одна на пути, где ни любовь, ни дружба не могли помочь, и этот неизвестный ребенок уже всецело подчинил ее себе и властвовал над ней. Окружающие лица казались Анжелике чужими.
Эти часы предвосхитили то страшное одиночество, которое ей придется испытать в будущем. Анжелика еще не знала, что ждет ее впереди, но все ее существо словно предчувствовало это, вот почему в первые дни ее бледность, молчаливость и вымученная улыбка особенно беспокоили Жоффрея де Пейрака. Наступил вечер третьего дня. Анжелика с любопытством склонилась над колыбелью, где спал ее сын, и узнала в нем Жоффрея — те же точеные черты, что и с той стороны лица мужа, где не было шрамов. Она представила безжалостную саблю, которая обрушивается на это ангельское личико, увидела это хрупкое израненное тельце, выброшенное в окно, неподвижно лежащее на снегу, среди бушующего пламени.
Видение было таким ясным, что молодая мать закричала от ужаса. Схватив младенца, Анжелика судорожно прижала его к себе. Ее наполнявшиеся молоком груди болели, и акушерка туго перевязала их. Знатные дамы не кормят грудью своих детей. Молодая кормилица, крепкая и здоровая, увезет Флоримона в горы, где он должен будет провести первые годы жизни.
Но когда вечером госпожа Изор зашла в комнату молодой графини, то смогла только воздеть руки к небу: Флоримон с упоением сосал грудь родной матери.
— Мадам, вы сошли с ума! Как теперь остановить молоко? У вас поднимется жар, грудь затвердеет.
— Я сама его выкормлю, — упрямо сказала Анжелика. — Я не хочу, чтобы его выбросили в окно!
Поднялась буря возмущения — благородная дама ведет себя подобно крестьянке! Решили, что кормилица поселится в доме мадам де Пейрак, чтобы докармливать Флоримона, у которого, к слову, был прекрасный аппетит.
Именно тогда, когда вопрос о кормлении Флоримона занимал даже членов местного совета маленькой беарнской деревушки, зависимой от замка, неожиданно приехал Бернар д'Андижос. Граф де Пейрак наконец сделал его своим камергером и поручил съездить в столицу, чтобы осмотреть парижский отель.