Леди Ротли не могла скрыть возмущения.
— Всякий женатый мужчина должен иметь либо клеймо на лбу, либо цепь на руке, — сказала она.
Темпера рассмеялась.
— Ничего, матушка. Быть может, он уговорит жену пригласить тебя на небольшой прием, где ты сможешь познакомиться с подходящими холостяками.
— Но он был так мил, — надула губки леди Ротли. — Но все же я должна была бы догадаться, что тут что-то не так.
— Как с тем, с которым ты познакомилась на прошлой неделе и который оказался банкротом, — сказала Темпера. — У меня сразу же возникли подозрения, как только я увидела, что он состоит членом только одного клуба и при этом не очень важного.
В омнибусе по дороге в Национальную галерею Темпера старалась не думать о том, что последнюю память об отце кладут жертвой на алтарь моды.
Она хранила рисунок Дюрера не только потому, что он ей нравился, но и потому, что нужно же было что-то приберечь, как она говорила, «на черный день».
Она имела в виду, что она сама или мачеха могут заболеть, или надо будет чинить крышу, или, хуже чего и вообразить нельзя, от них уйдет Агнес.
Темпера прекрасно знала, что другую прислугу им так дешево не найти.
К тому же Агнес была при ее матери до самой ее смерти, и Темпера любила старуху и не могла представить себе домик на Керзон-стрит без нее.
Но Агнес было уже семьдесят семь, и близился день, когда она уже не сможет убирать комнаты и готовить их нехитрую еду.
Темпера готовила сама, когда требовалось что-нибудь более изысканное, но ей так много приходилось делать для мачехи, что ни на что другое у нее не оставалось времени.
Хотя большую часть туалетов леди Ротли, сняв траур, заказывала у модисток, Темпера сама искусно отделывала ее великолепные шляпы, что обходилось куда дешевле.
Она же и гладила, чистила и штопала платья, и, умело используя то новую ленту, то цветы, то оборки, придавала старым вещам вид новых.
Когда она вернулась домой, шел уже седьмой час, и все магазины были закрыты. Поэтому она не удивилась, увидев мачеху лежащей в гостиной на софе.
Глаза ее были закрыты, и она походила на отдыхающую Венеру. Но как только открылась дверь, она подняла голову и быстро спросила:
— Сколько ты получила?
— Семьдесят пять фунтов, — ответила Темпера.
— Семьдесят пять фунтов! Это чудесно! — в восторге воскликнула леди Ротли, садясь.
— Но нельзя тратить все это, матушка… никак нельзя, — рискнула Темпера охладить ее восторг. Заметив выражение лица мачехи, она добавила: — Я думала, что двадцать пять фунтов мы отложим на непредвиденные расходы, а все остальное пойдет тебе.
— Ну что же, пятьдесят фунтов лучше, чем ничего, — ворчливо заметила леди Ротли.
— Я могу так переделать твои прошлогодние шляпы, что их никто не узнает, — продолжала Темпера, — и если мы пришьем новые кружева к платью, в котором ты была в Эскоте, оно будет выглядеть как новое, и цвет тебе очень к лицу.
Тут Темпера заметила, что мачеха ее не слушает. Это было так на нее не похоже, когда речь шла о туалетах, что она с тревогой спросила:
— В чем дело, матушка? Что-то еще, о чем ты мне не сказала?
Леди Ротли слегка смутилась.
— Герцог предполагает, что со мной будет личная горничная, камеристка.
Темпера остолбенела. Затем она опустилась на стул.
— Он так и сказал?
— Ну да. Он сказал: «Полковник Анструзер встретит вас и вашу камеристку на вокзале Виктория в пятницу в десять часов».
— Полковник Анструзер — это его управляющий?
— Да, он очень милый. Я встречала его несколько раз в Шевингем-Хаус. Он настоящий джентльмен, разумеется, герцог полагается на него во всем.
Они заведомо уклонились от темы и обе это понимали. После многозначительной паузы Темпера сказала:
— Тебе абсолютно необходима горничная?
— Ну как я могу обойтись без камеристки? Ты же знаешь, что я сама ничего не умею, а у других гостей горничные обязательно будут.
— Это будет сложно. Помимо расходов, придется ее обучить, а времени очень мало.
— Я уверена, что в агентстве по найму на Маунт-стрит можно найти подходящую, — уверенно заявила леди Ротли.
— А может, ты скажешь, что твоя горничная больна или слишком старая, как бедняжка Агнес? — предложила Темпера. — Тогда полковник Анструзер найдет тебе горничную-француженку или приставит к тебе кого-нибудь из своей прислуги.
— Только не француженку! — воскликнула леди Ротли. — Ты же знаешь, что у меня плохой французский. Да я же не сумею с ней объясниться! И потом мне неловко приехать с горой багажа, за которым некому будет присмотреть.
— Ладно, — сказала Темпера. — Но это значит, что у тебя будет одним платьем меньше.
Леди Ротли насупилась.
— Мне никак не обойтись без того, что я уже заказала. Я уверена, там будет Дотти Барнард, а я говорила тебе, как она элегантна и меняет платья каждый вечер, а от блеска ее бриллиантов тускнеют люстры.
— Но сэр Уильям — один из богатейших людей Англии, — заметила Темпера холодно.
— Поэтому он и на дружеской ноге с королем и всеми этими Ротшильдами. Ах, Темпера, если бы только у нас были деньги!
— Если ты выйдешь за герцога, у тебя будет все, что тебе нужно, и даже больше, — сказала Темпера.
— Я отказываюсь — категорически отказываюсь — ехать в южную Францию как какая-то нищенка, хотя, видит бог, Темпера, мне не нужна спесивая, напыщенная особа, которая станет жаловаться, что ей приходится чинить мою одежду, потому что она вот-вот развалится на куски. — Леди Ротли в раздражении откинулась на диванные подушки. — Вся беда в том, Темпера, что мне необходимо много новых вещей. Ведь только благодаря тебе мои старые еще как-то держатся.
— Я знаю. Нужно подыскать камеристку с понятием и умеющую шить.
— Она наверняка будет ворчать и жаловаться, — простонала леди Ротли. — Как эта мерзкая женщина, что была у меня до смерти твоего отца. «Право же, миледи, ваше белье все уже просто в сеточку!» — говорила она то и дело. До чего же я ее ненавидела!
Темпера засмеялась.
— Она у тебя долго не задержалась. И только когда она ушла, мы обнаружили, что все вещи, которые она отказывалась чинить, были засунуты в глубину ящика комода.
— Бога ради, не нужно мне больше никого в этом роде! — взмолилась леди Ротли. — И был ведь еще один кошмарный персонаж — эта… как ее бишь?
— Наверно, ты имеешь в виду Арнольд.
— Да, да, вот именно, Арнольд! Когда она бывала мне нужна, она всегда сидела за чаем и отказывалась являться, пока не закончит это священнодействие.