Потихоньку оживавшие члены обоих кланов гуськом, по одному, потянулись к выходу из залы. В коридоре их несчастным взорам явилась еще пара таких же иссеченных неведомым лезвием тел.
– А куда оно ушло? – спросил Кубик. Теперь и он был растрепан и взволнован не меньше приятеля.
Раф в ответ так сильно закатил глаза, что расшифровки не потребовалось. На небеса ушло, куда ж еще. Хоть и не бывает этого. Не предусмотрено. А вот.
– А может, правда?… – Кубик до боли укусил губу.
– Что правда? – вздрогнул Раф.
– Ну… самозванец.
– Кому это надо. – Раф совсем сник и сгорбился, как мартышка, на своем кресле.
Кубик подумал.
– Горлам надо. Они хотят укрепить свои позиции и потеснить наши. Для этого нужно… в общем, аргументы нужны. Ну вот и предъявили аргументы.
– И своего не пожалели? И зачем же он заорал про самозванца?
– А для достоверности.
Раф поразмыслил и покачал головой.
– Нет. Во-первых, такого оружия не существует. Во-вторых, им не нужно укреплять свои позиции. Наше мироустройство и без того пропитано их ортодоксией, как пирог вареньем.
– Как это? – не поверил Кубик.
– Про колесо Сансары я тебе рассказывал?
– Ну.
– Про карму тоже. Ты думаешь, почему воров и убийц не наказывают? Нету даже тех, кто бы этим специально занимался.
– Почему?
– Считается, что бандит сам себя наказывает, ухудшая свою карму. В следующем ре але он получит статус ниже прежнего. Будет нищим, побирушкой, с голоду дохнуть будет, заболеет чем-нибудь… неприятным, шарахаться от него все станут. Идея кармического воздаяния. Имеет негласно-официальный статус. Другими словами, в это верят все, поголовно.
– А мы? – осторожно поинтересовался Кубик. Ортодоксия ирчей на сей счет ничего не говорила.
– Негласно, – предупредил Раф. – А теперь скажи, что из этой идеи следует?
– Что?
– Что задача каждого – улучшение кармы. И когда ты ее улучшишь по самое некуда… – Раф примолк, давая Кубику возможность сообразить самому.
– Стану бессмертным? – выпалил Кубик, делая большие глаза.
– Будешь наслаждаться в полях неземных, – иронично и в то же время серьезно пообещал Раф. – В это тоже верят поголовно, даже если не знают об этом. Но уж точно знают, как улучшать карму.
– Как?
– Просто. Жрать, спать, развлекаться. Работать – ни-ни. Суета сует – работа. Первородный грех это. Понял? Они все там, – Раф махнул на окошко, – заняты истреблением первородного греха. Так вот. – И умолк, загрустив.
– Тогда кто же это был? – совсем запутавшись, спросил Кубик.
– Вот и я говорю – кто? – мрачным голосом шарлатана-пророка изрек Раффл.
Камил протянул женщине бутылку.
– На, хлебни лекарства.
Она не смотрела на него. Вообще никуда не смотрела. Сидела на заднем сиденье «тарелки» и вытворяла всякие разные штуки со своим расписным лицом. То глаза прижмурит, то, наоборот, выпучит и брови диагонально поставит, то зубы оскалит, то щекой начнет дергать, будто такая вот у нее манера подмигивать, а то и вовсе перекосит физиономию так, что под раскраской не разобрать – где нос, а где уши.
Бутылку она не взяла. Скорей всего, и слов его не слышала.
– Ну и похабный у тебя видок, милая.
Толстяк отвернулся от тихо блаженствующей дамы и углубился в составление меню завтрашнего обеда. Кухню Камил считал своей второй родной стихией. О первой пришлось почти забыть двадцать лет назад, когда господин Морл, тогда еще никакой не господин, наставил на него свой длинный палец и сказал проникновенно, от души: «Даже и не думай. Все равно не успеешь». Впрочем, какая там душа.
Кухню же ему никто не мог запретить. Одно было неудобство. Одно – но могло перевесить сотню других, поменьше. Синтетическая пища. Питательно и, если научиться комбинировать параметры, можно получать сносный вкус. Только разве это еда? Восемнадцать лет назад открылась эта трагическая страница в истории человечества. Натуральное мясо бродило по лесам, но никто его не промышлял. Что такое рыбная ловля, сейчас кто-нибудь знает? Нет. А скажи первому встречному, что еда может расти прямо из земли, – состроит глупую рожу и убежит. А если смелый, что, кстати, редкость, – грудью попрет убеждения отстаивать.
Вот и приходится самому из кожи лезть. Огород за домом, охота (слабое напоминание о первой профессии). Рыбалку, правда, так и не освоил. Слишком непредсказуемый клиент – рыба.
А поваром он был непревзойденным. Конечно, кто же из этих синтетически кормящихся остолопов мог превзойти его?
И кому как не ему знать о трагичности подобного положения вещей?
– Ну все, приехали, – сообщил толстяк, оборачиваясь к женщине.
Та и ухом не повела.
Камил вылез из машины и выволок за руку свою добычу. Она была покорна, как дрессированная лошадь.
– Мне нужна молочная ванна, – вдруг объявила женщина.
– Будет тебе и молочная ванна, и золотые зубочистки, – пообещал Камил. – Пошли морду отмывать. Нельзя, милая моя, пред Божественным супругом такой страшилкой являться. Он хоть и безглазый, а непотребства все ж не любит.
В доме женщина опять надолго замолчала. Но выполняла все, что велел толстяк. Три раза принималась тереть лицо, убирая въевшуюся краску. Разделась догола и булькнулась с головой в горячую благоухающую ванну. Не молочную. Камил разъяснил, что для начала сойдет и такая. Понемногу она приходила в себя.
– Сиди тут и не вылезай, пока не вернусь. Для подогрева воды вон ту ручку покрутишь. А я пойду с Божеством побеседую. Оно у нас, знаешь ли, строгое. Порядок любит.
Камил спустился на этаж ниже, прошел по длинному коридору и постучал в дверь.
– Войди.
Морл сидел все в той же неизменной позе перед зажженным камином. В немаленьком помещении было жарко и удушливо. Камил взял на заметку, что нужно проверить вентиляцию.
– Она здесь, хозяин.
– Знаю. – Слепой обратил лицо к слуге, и стекла его очков словно превратились в глаза, большие, несоразмерные глаза насекомого, изучающие толстяка. Прошло четверть минуты. – Ты наряжался в эту игрушку Дана – контур? Зачем? Хотел попугать их?
Привыкнуть к этому невозможно. Ни за двадцать лет, ни за всю жизнь. Обыкновенный зрячий по сравнению с его хозяином – несчастный слепец.
– Я всего лишь хотел избежать недоразумений и неуважения к вашей воле, господин Морл. – Толстяк почтительно склонил голову.
– Ну и как – избежал? – усмехнулся Морл.
– Вы правы, не избежал, – сознался Камил. – Сопротивление было ничтожным, и все же… – он замолчал, сделав вид, будто не решается говорить.