Федор хотел было ответить самым категорическим образом, но тут в памяти всплыла пухлая пачка денег от Гриши Вайнстока, и он засомневался, нет ли в убеждении водителя доли сермяжной правды.
— Молчишь? Вот и молчи, — уже без всякой вражды сказал шофер. — Нечего рот разевать, перед девчонкой позориться.
Федор послал ему испепеляющий взгляд, потом покосился на Аглаю. Она улыбалась с отсутствующим видом. Глядя на нее, он быстро успокоился, наклонился к водителю и пошептал ему на ухо.
— Понял, — нехотя ответил таксист. — Так бы сразу и сказал.
До центра города он не проронил ни слова, а высадив пассажиров, крикнул вслед:
— В дурдоме подлечись, псих.
Федор не стал оборачиваться.
В пустом с утра ресторане он выбрал самый дальний столик. Презентабельностью, однако, это заведение в самом центре города могло похвастать лишь условно. Остатки советского общепитовского антуража, вроде эпиграфа над дверью «Каждому — вкусную и здоровую пищу», плавно перетекали в пошлый буржуазный дизайн с пухлыми амурами на стенах и скульптурой писающего мальчика в углу.
— Что вы ему сказали? — спросила Аглая, рассеянно листая меню.
— Кому? — не понял Федор.
— Таксисту.
— Да так, ничего особенного. Пригрозил наслать на него злого духа.
Она слегка улыбнулась.
— Какого духа?
— Очень злого. Грозу алтайских шоферов. Вроде баба, а сама с медвежьей мордой. Не слыхали про такого?
Сложив локти на столе, он в упор рассматривал Аглаю.
— Не помню, — спокойно ответила она, — может быть. А вы что, видели ее?
Хорошо притворяется, с удовлетворением отметил Федор.
— Слышал.
Они оба водили друг друга за нос, и ему это отчего-то доставляло тонкое интеллектуальное наслаждение. «Два неглупых человека не желают признаваться, что знакомы с призраком, — думал он. — Но причины, по которым они этого не делают, абсолютно разные, если не сказать противоположные». В том, что Аглая верит в существование духов, у Федора сомнений не было. «Неужели ею движет суеверный страх, языческое поверье, что помянув духа — призовешь его?» — гадал он.
До семи часов вечера Федор наметил широкую программу: ресторан, салон модной одежды, ювелирная лавка, книжный магазин, художественная галерея местного масштаба, интернет-кафе, казино (деньги, которые можно проиграть, отложил заранее). Аглая внесла поправки, урезав список вдвое. К тому же время шло слишком стремительно, вынуждая комкать приобщение к цивилизации. Из салона модной одежды девушки-продавщицы провожали их скептическими взглядами: Аглая ничего не выбрала, несмотря на то что Федор велел ей не отказывать себе ни в чем. В конце концов он едва уговорил ее согласиться на платье из голубого бархата. Но упросить ее выйти из магазина в новом приобретении ему уже не хватило ни сил, ни слов.
Посещению ювелирной лавки Аглая твердо воспротивилась: «Не хочу, чтобы подумали, будто я ваша любовница».
— А если невеста? — приняв к сведению, спросил Федор.
Она одарила его недоуменным взглядом.
— Вы делаете мне предложение?
— Пока нет, — слегка растерялся он от такой прямолинейности, — но…
— Тогда не стоит об этом говорить.
«Ну и ну», — с досадой сказал себе Федор. Он все меньше понимал, как можно ладить с этой непредсказуемой, словно погода в алтайских горах, барышней. Менее всего это походило на его прежние игры в самолюбие с женщинами, доступ к которым открывался обычно легким движением руки, обнимающей за талию, либо пристальным, но непременно скользящим и обязательно оценивающим взглядом. И чем скорее он желал получить доступ к Аглае, тем больше оказывалось расстояние между ними и тем острее ему хотелось, чтобы их отношения не напоминали трюк канатоходца, идущего по тонкой веревке над пропастью.
Более всего девушку заинтересовал книжный магазин: гламурно изданные альбомы про лошадей, православные храмы и природные заповедники, «Андрей Рублев» и «Жития старцев Оптиной пустыни». Федор добавил к этому «Демонологию» и «Молот ведьм».
— Хотите податься в инквизиторы? — спросила Аглая.
— Так, надо разобраться с одной знакомой, — уклончиво ответил Федор и взял в довес «Колдунов вуду».
— Слишком мрачно, — не одобрила она. — Мертвецы, зомби.
— В здешних горах как раз процветает мракобесие, — саркастически сказал он.
В историческом отделе по Гражданской войне ничего дельного не нашлось. Но возле выхода из магазина со стенной приступки Федору бросилось в глаза название: «В глубь Алтая. Отдельный Барнаульский». Рядом с несколькими разложенными томиками стоял заросший бородой пенсионер в панаме, распродающий личную библиотеку. Алчно вцепившись в книгу, Федор лихорадочно пролистнул страницы, спросил цену и торопливо, точно его могли опередить, заплатил вдвое больше.
— Это тот самый Барнаульский полк? — спросила Аглая, заглядывая ему через плечо.
— Тот самый. — Федор от всей души поцеловал книгу. — Мемуары участника событий. Невероятно. Тираж полоторы тысячи! — Своим счастливым восторгом он оборачивал на себя прохожую публику. — Издана пять лет назад в Минске. Первое издание — в Америке, в шестьдесят втором. Поразительная удача. В интернете ее нет ни в одном каталоге!
Он энергично потряс руку пенсионера-книгопродавца.
— Вы, уважаемый, гигант мысли. Огромное вам мерси от лица российской исторической науки.
Дедушка в ответ благодушно приподнял панамку.
— На здоровье.
— Кто автор? — спросила Аглая.
— Некто Михаил Чернов. — Федор жадно пробежал глазами аннотацию. — Эмигрант, воевал в том же полку в звании прапорщика, жил в Харбине, потом в Калифорнии, умер в пятьдесят седьмом. Родился в тысяча девятьсот третьем, в Ярославле. То есть в девятнадцатом ему было всего шестнадцать лет… Родился в Ярославле, — потрясенно повторил Федор. — С ума сойти от этой вашей мистики.
— Во-первых, она не моя, — урезонила его Аглая. — Во-вторых, если видеть мистику на каждом углу, то свихнуться точно можно. Дайте книгу.
— Не отдам. — Федор прижал сокровище к груди.
— У вас уже началось помутнение рассудка, — констатировала она. — И руки дрожат.
— Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Видимо, профессиональная болезнь. Вы не понимаете, милая Аглая. Эта книжка — краеугольный кирпич моей диссертации, целый ворох не введенных в научный оборот исторических сведений. Да я просто именинник сегодня!!! — Он подхватил Аглаю на руки и закружил, разгоняя недовольных его счастьем граждан.
Внезапно в глазах у него стало темно, будто на солнце вползла туча, и в правом виске стукнуло раз, другой.
— Поставьте меня, Федор, — услышал он негромкое, но требовательное.