На лестнице раздались шаги, звякнул ключ, вставляемый в замок, и Анна быстро и с виноватым видом вышла из комнаты. Появилась Гертруда, но не одна, а с мужчиной. С Тимом Ридом.
Тим и Гертруда были красны от смущения и нервно улыбались.
— Я тут встретила Тима. И пригласила зайти выпить стаканчик.
— Дождь еще идет? — спросила Анна.
— Нет, кончился.
— Входите. Я принесу выпить.
Они оставили плащи в прихожей. Анна сходила за бокалами и шерри, вермутом и джином.
— Думаю, можно оставить бутылки на инкрустированном столике, как было всегда, — сказала Гертруда. — Ни к чему каждый раз уносить их.
— Постараюсь запомнить. И виски тоже принести?
— Нет, шерри — то, что нужно. Шерри, Тим? Тебе что-нибудь налить, Анна?
— Нет, не хочется.
— Не увлекаетесь? — улыбнулся Тим.
— Ну, не совсем.
— На севере, когда мы с ней там были, Анну за уши было не оттащить от местного сидра.
— В Лондоне тоже можно найти хороший сидр, — сказал Тим. — Я знаю местечко на Харроу-роуд.
— Правда, восхитительные цветы? Это Анна у нас такая мастерица составлять букеты.
— Да, восхитительные.
— В монастыре обычно она этим занималась.
— Ну, не одна я, — заметила Анна.
— Они чудесны, — сказал Тим. Улыбнулся Анне и снова повернулся к Гертруде.
А та слегка отодвинулась от него и деланым жестом коснулась каминной полки. Потом быстро взглянула на Тима и снова отвела глаза.
Так это правда, пронеслось в голове у Анны, и чувство ужаса перед жизнью накатило на нее, как приступ тошноты. Это была та горячка, бестолковость жизни, от которой она бежала в монастырь и которую Гай так хотел изгнать, как бесовщину, педантично верша над ней свой личный суд.
— Ты не хотела оставить его на ланч? — спросила Анна. — Я все пыталась угадать, что ты задумала.
Тим ушел, после того как они поболтали двадцать минут.
— Нет-нет, я его пригласила только выпить. Приятный парень, правда? Кстати, а что у нас на ланч, есть что-нибудь?
— Есть, со вчерашнего дня осталось.
— Твой шедевр? Холодный он должен быть изумителен. Или лучше разогреем?
— Ты оставайся и допивай. Я все сделаю.
— Ты ангел.
Анна заранее решила ничего не говорить Гертруде об анонимном письме. Она даже сердилась на Графа за то, что он показал ей его. О подобной грязи не следует распространяться. Мог же он просто сказать, что, мол, «ходит слух»? Но подобная разумная уклончивость, подобная тактичная ложь были не в характере Графа. В голове Анны крутился вихрь сердитых, сумасшедших, горьких мыслей, в крайнем раздражении она гремела тарелками. А Граф между тем сидит на работе, мучаясь и ожидая ее телефонного звонка. Возможно, интуиция подвела ее. Остается только надеяться, что сейчас Гертруда сама ей все расскажет. А если не расскажет?
— Что с тобой, Анна, ты чем-то расстроена? — спросила Гертруда, стоя в дверях кухни с бокалом в руке.
В ее тоне и позе сквозило какое-то наигранное спокойное безразличие. Мы начинаем удаляться друг от друга, думала Анна. Она начинает обращаться со мной, как со служанкой. Потом она решила, что думать так — безумие. Значит, не служанка? Тогда кто я теперь?
— Пожалуй, я все-таки выпью, — сказала Анна. — Ланч может немного обождать. В любом случае от меня тут ничего не требуется.
Они вернулись в гостиную, и Анна налила себе шерри. Гертруда налила себе тоже.
Они стояли друг против друга у разных концов каминной полки и прихлебывали из бокалов; каждая, хорошо зная подругу и обладая пытливой чуткостью, старалась проникнуть в ее мысли. Анна смотрела на обезьяний оркестр, Гертруда — на составленный Анной букет из голубых и белых ирисов с зелеными веточками самшита.
Гертруда проговорила примирительным тоном, поняв реакцию Анны на свое последнее замечание:
— Надеюсь, тебе в самом деле понравились те ожерелья и остальные вещицы. Мне будет так приятно видеть их на тебе.
— Да… да… очень понравились… спасибо…
— Я хочу сказать, оставь их у себя, они теперь твои.
— Ох, не надо все…
— Это платье мне тоже нравится, — сказала Гертруда, — только хорошо бы его погладить, складки появляются. Я поглажу его тебе. Но тебе нужно что-нибудь приличное на лето. Думаю, скоро наступит жара, все-таки май уже, можно завтра пойти и купить, хочешь?
Гертруда непринужденно болтала, хотя и нарочито мягким тоном. Анна говорила себе: Гертруда просто хотела, чтобы Тим лишний раз показался здесь. А теперь хочет загладить произведенное впечатление, предотвратить разговор на эту тему.
— Мне нужна работа, — сказала Анна, — я должна найти что-нибудь постоянное, без работы я становлюсь невыносимой. Может, твои знакомые социальные работники помогут? Как, кстати, прошла сегодняшняя встреча?
В тот же момент Анна поняла, что, конечно же, никакого «социального работника» не было. Гертруда провела утро с Тимом Ридом. Она взглянула на покрасневшую Гертруду.
— Хорошо, хорошо. Я тебя с ними познакомлю, если хочешь.
— Гертруда…
— Что?
— Тебя и Тима Рида связывают известного рода отношения.
Гертруда посмотрела на Анну.
— Почему ты так решила?
— Интуиция. Так это правда?
— Да.
— Ладно, меня это не касается. Я иду заниматься ланчем.
— Анна, не глупи. Останься, пожалуйста.
Анна внезапно растерялась. Она жалела, что вынудила Гертруду признаться. Теперь ей не хотелось обсуждать услышанное. Она перенесла стул к окну и, усевшись, смотрела на Ибери-стрит, где вновь начался дождь.
— О боже!.. — вздохнула Гертруда.
— Прости, — сказала Анна, — мне не следовало спрашивать тебя.
— Это так заметно?
— Ну…
— Кто-нибудь что-то сказал тебе?
— Н-нет, — поколебавшись, ответила Анна.
Она никому не говорила, думала про себя Гертруда. Или Тим сказал кому-то?
Анна же спрашивала себя: заметила бы она что-то, не будь анонимного письма, догадалась бы? Нет.
— Полагаю, — проговорила она, — это тайна. Не беспокойся, я не проговорюсь.
— Я не беспокоюсь. Поступай, как знаешь.
— Нет, не проговорюсь.
— Что ты обо всем этом думаешь, Анна?
— Я ничего не думаю. Это твое дело. Меня оно совершенно не касается.
— Отвратительный ответ, и ты это знаешь.