Старые друзья все эти годы изредка встречались в столице во время философских визитов Розанова.
— Он похож на Джорджа, а еще точнее — на Алана.
— Жаль, что Алана больше нет; он был интересный человек, хотя я его едва знал. Ты говорил, что Хьюго тоже умер?
— Да, Белфаундер умер несколько лет назад.
— А что все его дорогие часы?
— Он их оставил этому писателю, я все забываю, как его зовут.
— Хотелось бы мне еще раз поговорить с Хьюго.
— Ну, здесь должен найтись кто-то для тебя подходящий.
— Подходящий для использования материал?
— Ну, я не имел в виду ничего такого.
— Конечно нет, Билл. Черт возьми, ведь у меня есть ты!
— Я все еще играю в бридж, но это не твоя стихия! А как насчет N?
— Нет.
— Ты сказал, Джордж Маккефри…
— Нет.
— Еще священник. Я тебе рассказывал…
— Еврей?
— Да.
— Это хорошо.
— Хочешь, я?..
— Не надо ничего делать. Пусть все происходит своим чередом.
— Значит, что-то должно произойти?
— Может, только у меня в голове.
— Пойдешь со мной в воскресенье на собрание?
— Я очень люблю ваши квакерские собрания и ваши квакерские штучки, но это будет фальшиво.
— Ты хочешь сказать, это будет выглядеть фальшиво.
— Тебе надо было стать философом. Как твой кузен Милтон, все еще занят спасением ближних?
— Да, у него все хорошо.
— Как ты сам, Билл? Ты очень похудел.
— Я в порядке.
На самом деле Исткот только что услышал от своего врача весьма неприятные новости.
— Жаль, что я не худой. Я чувствую себя худым и похожим на ястреба. Можно, я с тобой пообедаю? Жаль, что Розы больше нет. Когда я смотрел на нее, сидя у вас за столом, то словно возвращался в старые добрые чистые времена.
— Ну да, ее тоже больше нет.
— Только не говори «скоро и наш черед».
— Я в жизни тебе такого не скажу!
— Ну, мне ты можешь говорить все, что угодно! Пойдем, я уже сварился.
Они выбрались наверх, тяжело повисая на железных перилах, перешли из облака пара в холодный воздух и явились на свет.
— Вон священник, — сказал Исткот.
Отец Бернард стоял неподалеку, еще не окунувшись, и смотрел на воду. Он выглядел довольно странно, будучи не в плавках, а в черном костюме, закрывающем все тело, довольно свободном и сделанном, по слухам, из шерсти — словно специальный подрясник для купания.
— Ну и клоун, — заметил Розанов.
— Он не клоун, — ответил Исткот, — но со странностями.
— Почему он так одет? У него шрамы?
— Не знаю.
В этот момент отец Бернард сел на край бассейна, осторожно соскользнул в воду и поплыл неловким брассом. Плавал он плохо.
— Он что, нырять не умеет?
— Наверное, нет, — ответил Исткот.
— Плавать, видимо, тоже. Вскорости ему придется трудно.
— Среди не умеющих плавать тоже есть умные люди.
— Не может быть! Я совсем отстал от света. Куда я дел очки?
Повернувшись, Джон Роберт оказался лицом к лицу с Руби, так и стоявшей у огражденной перилами лестницы пароварки. Он ее узнал.
— О, да это мисс Дойл. Мисс Дойл, верно ведь?
То, что Джон Роберт узнал Руби вот так, да еще без очков, было настоящим чудом — ведь он не видал ее уже много лет.
Руби расплылась в редчайшей для нее широкой улыбке, вне себя от счастья, что Розанов ее узнал. Она надеялась, что один-два знакомых, стоявших неподалеку, еще не ушли и все видели. Она кивнула и самозабвенно вперила взгляд в философа. Ей не пришло в голову заговорить.
Тут с другой стороны бассейна, из-за покрытых паром просторов, донесся голос Алекс: «Ку-и, ку-и». Этим особенным, пронзительным кличем Алекс подзывала Руби где угодно и в любой ситуации — в торговом центре, в бассейне, в парке, в белмонтском саду. Руби проигнорировала зов.
— Погодите минуту, мисс Дойл, — проговорил Розанов, — Билл, где мои очки?
— Вот.
Уильям Исткот принес со скамьи очки в футляре.
Джон Роберт открыл футляр и достал сложенный вдвое запечатанный конверт.
— Ку-и, ку-у-и-и!
— Вас не затруднит передать это… она все еще служит у миссис Маккефри? — Он словно думал, что Руби немая.
— Да, — ответил Исткот.
— Вас не затруднит передать это вашей хозяйке? Я так и думал, что встречу в Купальнях либо ее, либо вас.
— Ку-и!
Руби кивнула и взяла письмо.
Он улыбнулся, и Руби, опять заулыбавшись, быстро пошла прочь. Когда-то Руби втайне от Алекс носила любовные письма Джона Роберта и Линды Брент.
— Куда ты пропала? — спросила Алекс на выходе из Института.
До Белмонта было недалеко, и они всегда ходили пешком. Руби несла сумку с купальными принадлежностями — теперь мокрыми и тяжелыми.
Руби не ответила на эти слова, которые не были вопросом. Две женщины в зимних пальто шли рядом в холодном весеннем свете. Они не спешили.
Руби тронула письмо Джона Роберта, лежавшее у нее в кармане. Она тянула минуты, секунды. Это было приятно — словно ждешь какого-то естественного отправления, вроде чихания. Наконец она вытащила конверт.
— Он велел передать.
Алекс не узнала почерка Розанова: последний раз она видела этот почерк в письме с благодарностью за дорогой подарок, преподнесенный ею на свадьбу Розанова с Линдой. Но конечно, излишне было объяснять, кто такой «он». Она молча положила письмо в сумочку. Она и Руби шли рядом, с каменными лицами, словно две шествующие богини. Робин Осмор, идущий по другой стороне дороги, приподнял шляпу, остался незамеченным, повернулся и уставился им вслед.
Стелла Маккефри, née Энрикес, лежала на диване в гостиной у Брайана и Габриель. Те жили в мрачноватом, не очень новой застройки районе под названием Лифи Ридж. Предыдущий владелец окрестил их дом «Комо». Брайан презирал подобные претензии на великосветскость, потому это название не использовалось как адрес, но было в ходу у домашних. На почтовых конвертах писали обыкновенный номер, 27.
Стелла полулежала, откинувшись спиной на подушки. Вытянутые ноги были прикрыты бело-синим клетчатым пледом. Адам только что водрузил на нее Зеда, осторожно расположив его прямо под шеей. Песик вытянул передние лапки, словно защищая Стеллу. Она чувствовала на шее тупые коготки. Адам заглянул ей в лицо со смесью любопытства и нежности, которая оказалась для Стеллы совершенно невыносимой. Стелла, боясь заплакать, кашлянула и взяла в руки собачку; хрупкий скелетик, казалось, можно было раздавить пальцами. Адам подошел и забрал Зеда. Он глядел на Стеллу без улыбки, заботливо. Потом вышел через стеклянные двери в сад.