А уже потом Филиппа поразила сутолока во дворе. Тут стояли телеги, гружённые мусором. И всюду сновали девки — растрёпанные, грязные, мокрые, с тряпками, вёдрами и граблями в руках. Это и были боярские дочери.
Но боярского в них ничего не осталось. Девки бегали как безумные, визжали и хохотали. Все они были без платков, а многие — в одних нижних рубахах. Девки заполошно таскали мусор и кидали его в телеги. Они толкались и сбивали друг друга с ног. Всё это показалось Филиппу языческим, будто купальские игрища.
В толпе на конях, с розгами в руках, разъезжали Басмановы, Плещеев и Грязной, Штаден и Кай-Булат, и даже сама царица. А государь в центре столпотворения сидел на тележке в высоком кресле и читал книгу.
Пройти к государю напрямую Филипп не мог и потому стал пробираться стороной, вдоль здания. Он увидел, как, ползая на карачках, несколько боярышень моют тряпками дощатый пол гульбища и ступени лестницы. Стоя на коленях и задрав подол рубахи, девушка оттирала им понизу пузатый столбик, державший кровлю.
Филиппа едва не повалила гурьба девушек, которые, надрывно крича, вытаскивали сквозь дверной проём строительные козлы. Филипп отскочил, когда перед ним обрушился поток грязной воды — это растрёпанная боярышня выпростала ведро со второго этажа.
Царевич Кай-Булат, сузив глаза до щёлок, с высоты седла рассматривал русских девок, как хан рассматривает рабынь на торгу. Штаден наблюдал за татарином, а потом подогнал к нему своего коня.
— В твоей стране, дикарь, такой обычай есть? — спросил Штаден.
— У меня гарем! — глухо ответил Кай-Булат, катая желваки. — Но на моих наложниц только я могу смотреть! Другие увидят — казню!
Две боярышни тащили на палке бадью с водой, но споткнулись и упали, разлив воду и окатив друг друга. Одна девушка с визгом вцепилась другой в волосы.
Филипп посторонился, когда перед ним из окошка подвала девушки потащили наружу безногого калеку. Калека орал и цеплялся за косяк. Пока царский дворец строился, его уже тихонько заселили калеки и нищие, умело скрывавшиеся от царя и опричников.
Среди девок по двору ходил и ухмылялся одноглазый Вассиан в насквозь мокрой рясе. В одной руке он раскачивал курящееся кадило, а в другой держал опричную метлу. Вассиан окунал метлу в первые попавшиеся вёдра или лужи и махал ею, как кропилом.
— Чирлы-мырлы, чиж-скворец, — подражая молитве освящения, изгалялся Вассиан. — Будет чистым наш дворец! Аминь-доминь!
Филипп видел, как боярышни бессмысленно скребут граблями жидкую грязь немощёного двора. Одна боярышня уже сидела в этой грязи, рыдала, собирала грязь ладонями и шмякала в корыто, стоящее перед ней. За ручку корыто верёвкой было привязано к шее девушки.
Над суетой на коне гарцевала Мария Темрюковна, по-восточному одетая в кафтан и штаны. Царица направо и налево хлестала вицей.
— Бездельницы! Блудни! — кричала она. — Любите государя своего!
Боярышни тащили к телегам вороха тряпья, обломки досок и жердин, охапки щепы и стружек.
Федька Басманов в упоении вертелся в седле, высматривая, кого бы из девок ему ожечь вицей.
— Давай, батюшка, у себя в Карасёвке такое же устроим! — забывшись, весело крикнул он отцу. — И с баней ещё!..
Алексей Басманов ожёг сына вицей.
— Я тебе батька, а не дружок!
Перед Филиппом боярышни вытаскивали из-под крыльца забившуюся туда старуху-нищенку и вопили от ярости. Старуха с проклятиями тыкала в девушек клюкой.
Филипп услышал, как над всем этим безобразием царь Иоанн самозабвенно читает Откровение:
— И увидел я новое небо и новую землю!.. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего!..
Иоанн воздел руку к дождевой туче и ликующим взглядом окинул двор. Заметив Филиппа, Иоанн поманил его к себе и возгласил:
— Владыку подле себя видеть хочу!
Филипп не успел и охнуть, как босые, голорукие, растрёпанные девки, словно ведьмы, подхватили его со всех сторон, потащили к Иоанну и водрузили на царскую тележку. Филипп вцепился в подлокотник царского кресла.
— Новую жизнь в новом дворце начну, владыка! — объявил Иоанн.
Он не собирался давать Филиппу говорить. С мокрых листов книги золотая краска капала на колени Иоанна.
Царь величественно обвёл двор рукой:
— Лучших девиц с Москвы собрал, от дев и чистоту себе устрою! Хлам весь, нищебродов разных — всех вон!
Иоанн приподнялся в кресле и закричал:
— Поехали!..
В небе развалился на куски первый раскат грома.
На Орлиных воротах Опричного дворца был изображён двуглавый орёл. В него лупил косой ливень. Орёл дрогнул и раскололся на две половинки: ворота раскрылись.
Из ворот повалила толпа. Схватившись за оглобли, обезумевшие девки тащили телеги вместо лошадей. От толчков на колдобинах Филипп свалился и теперь полулежал, держась за подлокотник царского кресла. А Иоанн в кресле вдохновенно читал Откровение.
— Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце, — кричал он и сам плакал от счастья, — ибо Агнец будет водить на живые источники вод, и отрёт Бог всякую слезу с очей их!..
Растрёпанные головы девок были как гривастые головы коней. Опричники ехали по бокам толпы. Тележку Иоанна начала обгонять телега с Вассианом. Одноглазый расстрига, хохоча, бил своих девок метлой, чтобы бежали быстрее, как на скачках.
— Отдай хлам сатане! — вопил он. — Сатана на дне воды!
Над Филиппом в ливне, шатаясь, проплывали тёсаные багровые столпы Троицкой, Колымажной, Конюшенной башен.
— Что творишь, государь? — простонал Филипп.
Мария Темрюковна первой выехала на мост возле Свибловой башни и хлестнула по ограде плетью.
— Сюда! — закричала она. — Круши!
Мост стоял пустым — все торговцы разбежались. И глинистые берега Москвы-реки тоже опустели: там валялись брёвна и доски, дырявые лодки, стояли брошенные водовозами телеги с бочками.
Опричники гнали девок на мост. Девки уже не понимали, кто их стегает: то ли прутьями — кромешники, то ли струями — ливень.
Девки вытаскивали на мост телеги с мусором и, ломая ограду, сталкивали их в реку. Кое-где в телегах среди хлама лежали калеки и старухи Опричного дворца: их выволакивали за руки, за ноги и тоже швыряли с моста. Нищеброды выли от ужаса, девки визжали в безумии. Некоторые срывались и сами летели в воду.
— Государь, прекрати! — крикнул Филипп.
— Оробел, владыка? — тотчас с соседней телеги завопил Вассиан. — Видишь, как государя любить надо?
Царь смотрел на расстригу с жадным любопытством и ожиданием. Вассиан вскочил на ноги и широко развёл руки, мокрый и счастливый.