— Не зря, — успокоил Иоанн и начал выбираться из санок.
Малюта поспешно подхватил государя под руку, помогая.
— Федька, Васька, прокатите государыню! — распорядился Иоанн.
Расстрига Вассиан спрыгнул с коня и незаметно приблизился к государю. Его место сейчас — рядом, под локтем.
Вассиан давно уже не был человеком. Давно уже не было черты, через которую он бы не переступил. Но перейти предел не в одиночку, а сразу всей державой, — такого наслаждения Вассиан ещё не испытывал. И до него оставалось уже рукой подать.
Басманов и Грязной втащили расписные санки государыни на верхушку горки, примерились, столкнули вниз и засвистели.
Иоанн ждал царицу под горкой, у края наезженной дорожки, по которой должны были пролететь санки. Санки стремительно неслись к Иоанну с крутизны ската. Царица смеялась и махала Иоанну рукой.
— Гляди, государь! — вдруг восторженно завопил Вассиан, хватая царя за рукав и указывая на царицу. — Блудница на Звере!..
Иоанн дико вперился в санки Марии Темрюковны. Спелый закат над Москвой сделал всё вокруг синим и багровым. В сумерках то ли тень нашла на глаза государя, то ли вещи раздвоились. Иоанн воочию увидел, что санки и царица страшно преобразились.
На царя Иоанна мчались не санки с царицей, что весело махала рукой, а огромный багряный Зверь с прекрасной и богато одетой Блудницей на спине. Две лебединые головы у санок были как два рога у Зверя. В поднятой руке царицы-Блудницы словно вспыхнула Чаша.
Иоанн развернулся и со всей силой ударил Вассиана в ухо. Вассиан кувыркнулся в снег.
— Чего брешешь, еретик?! — заорал Иоанн.
Расстрига первым понял его величие, но — анафема на еретика! — решил, что государь — не Исус, а сатана! Расстрига видел только смерти и казни… Он не видел, что Иоанн спасает, как и должно Исусу!
Иоанн обвёл взглядом пыточный городок. За спиной царя в санках пронеслась хохочущая царица, но Иоанну уже не было дела до неё.
Виселицы, колья, плахи, столбы, рогатки… Это всё — чтобы расточить души изменников. А где рай для спасённых, если он — Исус?
Но пока есть враги, рай не выстроишь, как можно выстроить ад. Рай — он там, на небесах. Он тоже принадлежит царю-Исусу, но как показать его смердам? На руках до неба никого не поднимешь!
Это церковь должна сказать, что Иоанн — пришедший Исус! Нет, даже не церковь, кто ей поверит после низложения митрополита… Должен сказать Федька! Упрямый дурак, навечно замурованный в келью! Он, говорят, чудеса начал творить, стал святым… Пусть он, ненавидящий, вознесёт десницу Иоанна и возгласит: «Се Исус!» Тогда не только ад, но и рай — Иоанновы.
Иоанн как одержимый бросился к Малюте и вцепился в отвороты его тулупа.
— Забыли! — взвыл Иоанн. — Забыли ведь, Лукьяныч!.. Глаза он мне отвёл!.. Ещё одно дело не доделали!..
— Всё доделаем, государь!.. — испуганно и торопливо обещал Малюта. — Всё доделаем!.. Волю дай!..
Иоанн бросил Малюту и быстро пошагал к стоящим вдалеке санкам царицы.
А Малюта кинулся в другую сторону. Там в сугробе лежал и плакал мальчик — Гаврилушка. Малюта подхватил его и притиснул к груди, обнимая.
— Ах ты, горюшко моё!.. — плачуще шептал Малюта. — Говорил же тебе тятька — не бегай!..
Белёные стены и башни монастыря закат покрасил розовым и сиреневым. Зимние облака лежали над Москвой полосами, и к ним поднимались столбы городских дымов. На улочках потемнело.
В сумерках к Святым вратам обители подъехали конные опричники, сопровождавшие царский возок с двуглавыми орлами на дверках. Из возка выбрался Иоанн в расстёгнутой шубе.
Пока государь на мосту через ров крестился под надвратной иконой, к нему подошёл Малюта.
— Господи, прости! — искренне попросил у Бога Иоанн. — Лукьяныч, я с ним наедине поговорю. А ты смотри.
Малюта молча поклонился.
— Ежели я его поцелую… — задумчиво продолжил Иоанн, — зайдёшь за мной и… и… Сам знаешь.
— Как не знать, государь, — снова поклонился Малюта.
Серафим на скамеечке сидел у двери в келью митрополита. Вдалеке гулко затопали сапоги, которых монахи никогда не носили, и Серафим вскочил.
Из-за угла вывернули игумен, царь Иоанн и Малюта Скуратов.
Они подходили молча, с неподвижными лицами.
Серафим поспешно вытащил кольцо с ключом и принялся отпирать дверь кельи. Шаги идущих звучали как стук часов, отмеряющих последние мгновения жизни.
Серафим отскочил в сторону. Малюта открыл перед государем дверь. Игумен, ничего не говоря, крестился.
— А ты иди. Не жди меня, — сказал государь игумену, наклонил голову и вошёл в келью.
Игумен, сутулясь, пошагал прочь от кельи.
Малюта закрыл за государем дверь и поманил к себе Серафима.
Перепуганный Серафим приблизился. Григорий Лукьяныч вынул из руки Серафима кольцо с ключом и положил себе в карман. А потом вдруг пальцем потянул вниз щеку Серафима. Серафим, обомлев, преданно таращился на Малюту.
— Ты же косоглазый был, — негромко напомнил Малюта.
Серафим зашевелил губами, не зная, что ответить.
— Он? — Малюта кивнул на дверь в келью.
— Он, — обретя голос, подтвердил Серафим.
Малюта повернулся к двери, пригнулся и стал глядеть в прорезанное окошечко.
Келью освещала лучина. Филипп сидел на топчане, тяжело опустив руки на колени.
Иоанн прошёлся по келье, будто примеривался, каково здесь жить. От движения длинной царской шубы огонёк лучины заметался.
— По Москве басня ползёт, Феденька, что на тебя благодать снизошла, — небрежно сказал Иоанн.
Он снял с бедного киота икону Богородицы и повертел в руках, рассматривая: вправду обновилась или просто помыли и подкрасили?
— Ты будто бы святой тут стал…
Иоанн вернул икону на киот.
Филипп спокойно молчал. Что он мог ответить на эти слова?
— Молчишь, обиделся, — усмехнулся Иоанн, глядя в окошко. — Что ж, понятно… Я у тебя митру отнял, на хлеб с водой посадил…
Иоанн резко повернулся на Филиппа.
— Да это ненадолго, — заверил он. — Мне, Федя, тайна Откровения открылась. И понял я, что Жигимонт — сатана, а Новгород — его Зверь. Значит, близок Конец Света.
Иоанн опустился перед Филиппом на колени, как воин, уходящий на битву, перед священником.
— Ты благослови меня на подвиг мой, — сурово попросил Иоанн.
Но Филипп сидел понуро, как уставший путник. Он пожал плечами без всякого интереса к Иоанну.