– А как же Алек? – удивилась Мона. – Ты почти ничего не говоришь о нем.
– Ах, он просто душка! И папа им доволен. Мона! Ты только подумай! Да все мои подружки в Нью-Йорке умрут от зависти, когда узнают, за кого я вышла замуж!
И последовала очередная порция восторженных восклицаний.
Утро свадебного дня выдалось солнечным и ясным. Легкий морозец, переливающийся на солнце иней, проступивший на крышах домов. Правда, холодный пронизывающий ветер заставлял толпу нарядных женщин плотнее кутаться в собольи манто, а верзилы-извозчики с красными носами, чтобы окончательно не закоченеть, все время прихлопывали в ладоши. К полудню все было готово к процедуре венчания. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь разноцветные витражи Вестминстерского собора, скользили по рядам, на которых рассаживались все новые и новые гости, и освещали счастливое лицо невесты, замершей возле украшенного цветами алтаря.
Собор был забит до отказа. Разряженные, раскрашенные, надушенные и напудренные дамы в сопровождении таких же напыщенных и разодетых кавалеров, шурша шелками, позвякивая кольцами и браслетами, оживленно переговаривались между собой, занимая свои места. И никому в этой блестящей толпе, в сущности, не было никакого дела до новобрачных, готовящихся вот-вот пуститься в бурное плавание под названием «супружество».
Мону усадили в первом ряду среди самых почетных гостей, рядом с отцом невесты. Мистер Катс был важен и горд. Еще бы! Ведь отныне его дочь станет «миледи». Его жена, от избытка чувств то и дело прикладывавшая к глазам носовой платок, не забывала хладнокровно комментировать Моне некоторые подробности, касающиеся непосредственно свадьбы.
– Все кружева на платье невесты ручной работы! – с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения сообщила она Моне, когда Сэлли появилась в центральном проходе, ведущем к алтарю, достаточно громким шепотом, чтобы ее реплику смогли расслышать и другие дамы. И Мона невольно опустила голову, чтобы спрятать улыбку.
Венчание прошло без сучка и задоринки. Все было очень торжественно и величаво, хор пел слаженно, а главный шафер не забыл дома венчальные кольца.
Наконец прозвучали знакомые слова венчального обряда: «Что Бог сочетал да не разлучит человек», – и отныне двое легкомысленных взрослых детей стали навечно связаны узами клятвы.
А когда хор мальчиков ангельскими голосами запел псалом о силе совершенной любви, под сводами храма стало необычайно тихо. Умолкли даже веселые смешки в самых дальних рядах, и все, присутствующие на церемонии, преисполнились сознанием торжественности и важности происходящего. Мона, преклонив колени, тоже вознесла горячую молитву за подругу. Да минуют ее печали, молилась она, прося Господа только об одном: оградить новобрачную от соблазнов и искушений, которые в будущем могли бы разрушить счастье Сэлли.
Она вдруг вспомнила собственное венчание, особую торжественность пустого храма, благоуханную свежесть раннего летнего утра, обещавшего столько счастья. Мона почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Всегда, когда мы вспоминаем прошлое, это неразрывно связано с нашим обонянием, осязанием, слухом. Вот и сейчас запах лилий, величественные звуки церковных гимнов подняли в душе Моны волну воспоминаний о былом. Ей даже показалось, что это она стоит сейчас перед алтарем, а рядом с ней Питер, лицо его светится от счастья, но рука уверенно и крепко сжимает ее холодные, дрожащие от волнения пальцы.
В тот момент она тоже молилась, обещала быть хорошей женой и верной спутницей мужу, но не стала ни тем, ни другим. Если правда, что дорога в ад вымощена благими намерениями, то следует признать вот что. Большинство таких обещаний даются новобрачными в час венчания, и молодые в тот момент искренне верят, что их счастье будет длиться вечно, и они проживут в любви и согласии до самой смерти. Ведь простому смертному трудно понять, что есть вечное, а что – преходящее.
Под торжественно-ликующие звуки Свадебного марша Мендельсона, знаменующего окончание церемонии, молодые рука об руку ступили в главный проход, украшенный гирляндами роз, и направились к выходу.
Там они уселись в поджидавший их автомобиль и отбыли к месту проведения свадебного банкета. Остальные гости проследовали за ними. Церковь моментально опустела, и только Мона замешкалась, разглядывая освещенный алтарь. Каким мелким и ничтожным кажется все в сравнении с этим величием, подумалось ей. Рождение, вступление в брак, смерть – вот основные вехи, которыми отмечена человеческая жизнь, а неумолимое колесо времени все вращается и вращается, и вот уже столетия – всего лишь миг перед лицом вечности.
Один из шаферов, симпатичный молодой человек с кудрявой головой, осторожно тронул Мону за руку.
– Прошу прощения, герцогиня! Но Сэлли велела мне сопровождать вас. Меня зовут Сидней Дересфилд.
– О, я много слышала о вас! – приветливо улыбнулась ему Мона, бросив последний прощальный взгляд на алтарь. После чего оба тоже пошли к выходу. Ступая по красной ковровой дорожке, Мона методично вспоминала все, что слышала от Сэлли о своем спутнике. Канадец, получил специальную стипендию на обучение в Оксфорде, где его незаурядные способности уже получили должную оценку. Дересфилд признан лучшим студентом года. Он с блеском сдал все экзамены, и никто не сомневается, что он окончит университет с самой высокой степенью. Он показался Моне еще совсем не испорченным мальчишкой, с тем легким налетом юношеского цинизма, который любят демонстрировать молодые люди в возрасте от восемнадцати до двадцати трех лет. Опыт взрослых в эти годы отвергается начисто, а собственного еще ни у кого из них нет. Образование учит мыслить логически и рационально, а жизнь диктует свое. Зачем размышлять, сушить мозги, пытаясь понять, как и что? Живи, как есть! Принимай все на веру, и довольно!
«Но все-таки почему?» – не успокаивается иной молодой человек и постепенно преисполняется скепсисом по отношению ко всем идеалам на свете. Именно такой этап и переживал сейчас Сидней Дересфилд, готовый подвергнуть сомнению и веру в Бога, и само его существование.
– Мы рождаемся, живем и умираем.
– А что было до нас, и что будет после…
Тут следовал небрежный жест рукой, разом отметавший в сторону все аргументы собеседников и начисто лишающий их дара речи.
Мона с Дересфилдом уже садились в машину, когда к ним подбежал еще один молодой человек, приятель Сэлли и земляк Сиднея по имени Питер Брайтон.
– Ах, герцогиня! – взмолился он, обращаясь к Моне. – Позвольте пригласить вас к себе в машину!
– Опоздал! Другой ученик пришел к финишу первым! – лукаво улыбнулся ему Сидней и, захлопнув дверцу, тронул машину.
– Надеюсь, вы не станете разыгрывать меня, как переходящий приз? – улыбнулась Мона.
– О, это лишь слова! А большинство из них ничего не значит. Они такие же раскрашенные и пустые, как гости, присутствовавшие на нынешней церемонии. Слава богу, вы не из числа!
– Благодарю за комплимент! – рассмеялась Мона, невольно представив себе лица дам с обильным слоем косметики и самодовольные физиономии их спутников.