А Мэтью видел перед собой долговязого, стриженного ежиком американца, белокурого и смущенного.
– Остину не понравится, – сказал Людвиг.
– Я считаю, нам пора перестать так много думать, что Остину понравится, а что нет, – возразил Мэтью, – вам не кажется?
– Может быть.
– Значит, вы с Грейс женитесь?
– Да.
– И вы не собираетесь воевать?
– Нет.
– И возвращаться тоже?
– Нет.
– И ваши родители огорчены?
– Да.
– Тяжкий, тяжкий выбор. Расскажите подробней.
Людвиг видел перед собой хитрые круглые темные глаза. Его старались очаровать, но он был предупрежден.
* * *
«Мешочек поп-корна перевернулся, извергнув свое хрустящее содержимое на ботинки Родни. Золотая блевотина, подумал он, рассмеявшись безумным смехом, золотое дерьмо из золотой задницы, самое то для кровавого короля, для него, потому что он и есть – король. А теперь что-то медленно вползало в поле зрения Родни, это был ручеек ярко-красной крови, в тишине кровь медленно пропитывала собой поп-корн. За стеклом пронеслась полисменская машина. Родни поднял револьвер, и машина исчезла. «Я властелин мира, – подумал Родни, и снова рассмеялся. – Я кладу с прибором на этот мир, я поиметель мира, я высший поиметель мира». Он наклонился, зачерпнул в кулак поп-корна и поднес его ко рту».
Остин промычал что-то и задвинул рукопись назад, в тяжелый железный футляр. Стальные застежки ударили его по пальцам. У него были при себе очки, но неподходящие, от них только глаза болели. Норман заявился. Остин обещал дать ему три фунта. Эти три фунта он добыл, снеся к букинисту две книжки из комнаты Людвига. Стащил из ящика, пока грузчик выносил вещи Людвига, переехавшего в Виллу. Мэтью его забрал, как и все прочее.
– Ну так что ты думаешь? – спросил Норман, и его зубы сверкнули под пушистыми темными усами. Он растянулся на кровати. Утреннее солнце было густым и дымным.
– Очень хорошо. Эффектно придумано. Богатое воображение.
– Вот правильно ты упомянул воображение. Это, понимаешь ли, серьезная книжка. Хотел назвать ее «Смерть в супермаркете».
– Название хорошее.
– Но передумал, потому что это очень напоминало детектив.
– Да, несомненно.
– Но ведь на самом деле это философский роман.
– Чрезвычайно философский.
– Герои слабо прорисованы, тебе не кажется?
– Ну что ты.
– И юмор слишком мрачный, нет?
– Очень впечатляющий юмор.
– А эпизод с лифтом, где девушка сломала руку и он пытается выяснить, а его все принимают за азиата, как тебе?
– Страшно смешной.
– А этот, там, где…
– Слушай, я в самом деле прочел эту твою чертову книжку, ну часть прочел. И я помогу тебе ее издать. Я всем, чем смогу, помогу тебе. Прости за то, что случилось…
– За что?
– За дочку твою. Как ее звали?
– А, дочку. Розалинда.
– Я все помню.
– Еще бы. И трех недель не прошло. А кстати, что у тебя с рукой?
– Попала в щель на эскалаторе.
– А ты шутник!
– Так вот, слушай, я тебе помогу издать книжку. Вот держи, три фунта, добыл их очень неприятным образом. И это пока все, мистер Монкли.
– Называй меня Норман, хорошо?
– И это вся добыча, Норман. Я вижу, ты можешь понять. Ты же человек пишущий, а значит, у тебя есть воображение. Ты же талантливый. А не какой-то там шантажист.
– Я талантливый, конечно.
– Значит, согласен?
– Ни с чем я не согласен.
– Я уже сказал, это все, что удалось достать, как ни старайся, больше не получишь. А если когда-нибудь разбогатею, получишь свою долю. Поэтому оставим этот бесцельный разговор и лучше выпьем, идет?
Бутылку виски Остин стащил у Митци. Успели уже выпить порядочно, когда Норман встрепенулся:
– Минуточку! Тут какое-то недоразумение. Я доверчивый человек, а меня хотят надуть. Я буду получать деньги – у тебя или у твоего брата. Мне все равно. С ним я быстро договорюсь. Так говоришь, у тебя ничего нет? Ну что ж. Пойду к брату.
– Я уже сказал: у него тебя сразу же арестуют.
– Неужели не пойдет на уступки ради дорогого братца? Он же богатенький, всю жизнь обирал китайцев. А мне надо совсем немного, хотя и постоянно. Что тут плохого? Все по справедливости. Он поймет.
– Он тебя убьет.
– Нет. Он добрый. И я тоже человек понимающий. Мы поймем друг друга. – Норман вылил остаток из бутылки себе в стакан.
– Оставь мне немного. У меня больше нет! – выкрикнул Остин.
– У меня больше нет! – передразнил его Норман. – Беда твоя, что ты никогда не станешь взрослым. Ты сопляк. Маленький мальчик, бегающий и скулящий: «А мне!»
– Налей мне, – сказал Остин, стоя с пустым стаканом в руке. Он весь дрожал.
– Пардон, только взрослым, – ответил Норман. – Взрослым дядям. Будем вести дела с твоим старшим братом. Я скажу, что ты посоветовал обратиться к нему.
– Дай мне виски, дай, я хочу!
– Дай-подай! Я хочу! Бедный малыш! Ой, глядите, сейчас расплачется! И об этом старшему братцу расскажу.
– Это… моя… бутылка, – с запинкой проговорил Остин. У него в глазах и в самом деле копились слезы. Знакомый бессильный гнев сдавил горло. Он ринулся к стакану, который Норман, дразня, покачивал перед ним.
– Ах, какие дурные манеры!
Норман увернулся от протянувшейся пятерни и толкнул Остина в грудь, отчего тот плюхнулся на стул, но снова поднялся, раскачиваясь на нетвердых ногах. Норман смеялся. Он резко выбросил ногу, и Остин взвизгнул от боли. Вслепую выхватил стакан и швырнул об дверь. «Ты, гад, сейчас получишь». Норман ударил его кулаком в плечо, но Остин уже сидел на нем.
– Ты… свинья.
– А ну пошел…
Остин левой рукой схватил тяжелый металлический футляр. Дико размахнулся, когда Норман начал падать на пол. И углом футляра с силой ударил Нормана по затылку.
* * *
Прошло пять минут. Норман неподвижно лежал на полу. Из головы текла кровь.
Тяжело дыша, Остин ждал. Сейчас лежащий встанет или хотя бы шевельнется. Встряхнул его, дернул – никакого движения. Норман лежал на боку среди осколков – лицо побелевшее, глаза закрыты. Странное какое-то лицо. Не такое, как у спящего.
Остин присел на кровать. Протянул руку и взял лежащего за запястье. Пульса, кажется, нет. Рука безвольно упала на пол. Он попробовал нащупать пульс на шее, но теплая мягкая кожа наполнила его ужасом и отвращением. Он почувствовал, что его сейчас стошнит. Спешно подошел к рукомойнику, издал горловой звук. И снова вернулся к постели. Ужасный звук того удара – и теперь полная тишина, тишина ответственности, судьбы и расплаты. Тело на полу было неподвижно, как упавшая восковая скульптура. Да еще этот костюм, жуткое впечатление. Все случилось так быстро! Разве может то, что случилось так быстро, иметь такие тяжкие последствия?