Но певец напевал с такой нежностью, а слова лишь подчеркивали привлекательность мелодии, напоминающую колыбельную.
В огромной постели,
В огромной постели,
Под белыми простынями,
Лон-ла…
* * *
Когда молодая женщина проснулась от того, что все ее тело онемело от неудобной позы на пыльных ступенях, солнце уже клонилось к закату и гордые силуэты окрестных колоколен выделялись темными пятнами на позолоченном небе. Певец и сапожник исчезли.
Анжелика с трудом пришла в себя и огляделась вокруг мутным взглядом. Где-то там, в городе, ее ждала тяжкая ноша, которую опять придется взвалить на плечи, но теперь она уже не знала, будет ли от этого хоть какая-нибудь польза. Полулежа в теплых лучах солнца на ступенях Дворца правосудия, она ужаснулась тому непреодолимому безумию, что властно влекло ее к ночным улицам города. Неужели это никогда не закончится?
Чтобы укрепить свое мужество и развеять страх, она не видела другого выхода, кроме как обратиться за помощью к колдуну, который пока не оправдал ее ожиданий. А больше ей не у кого было спросить совета.
Она поднялась по ступеням, с трудом переставляя ноги, как настоящая старуха.
Эта широкая парадная лестница, некогда построенная для приема высокородных друзей короля и их свиты, а со временем поневоле впитавшая в себя все тревоги и вину людей, вызванных в суд, людей, остановленных законом, людей, застывших между жизнью и смертью, для многих превратилась в Голгофу. Некоторые шли по ней с озабоченным видом, иногда останавливаясь, а иногда перешагивая через ступеньку, и их черные платья развевались на ветру.
Но большая часть посетителей поднималась степенно и торжественно, ведь они направлялись на заседание суда.
Словом, в этот час на лестнице скопилась целая толпа самых разных людей, которые, скорее всего, как и Анжелика, чего-то ждали. Сюда, за решетку Дворца, был закрыт вход для бездомных бродяг. Тут жил своей жизнью город в городе, и в этом городе каждый играл свою роль. Именно так выглядели посетители, входящие через ворота во двор Сен-Шапель, чтобы побродить по галереям или присутствовать на процессах.
Книжная лавка, ревниво прячущая свои сокровища — книги и содержащиеся в них знания, казалась надежным пристанищем. Анжелика уселась на тот самый табурет, на котором сидела несколько часов назад, а хозяин лавочки, окутанный ароматами неизвестных трав, с довольной полуулыбкой рассматривал некий предмет, лежавший в его ладонях.
— Я послал к вам певца, — сообщил он Анжелике. — Удалось ли ему успокоить ваши расстроенные чувства?
Его несколько насмешливый и пренебрежительный тон вновь пробудил беспокойство в душе молодой женщины.
— Месье, вы не понимаете. Только вы можете меня успокоить! Я хочу знать, почему этот страшный человек меня преследует. Разве не вы предупредили меня когда-то, что надо мной тяготеет проклятие, которое мешает мне жить?
— Вот именно, — заявил мэтр Людовик, — мы к нему и подошли! Теперь у меня есть нечто, что мне было необходимо.
Он протянул свою ладонь, и Анжелика вскрикнула от удивления.
— Ах! Это портрет моей матери!
— Вы ее узнаете?.. Это хорошо.
И, не обращая внимания на изумление посетительницы, мэтр Людовик объяснил, что речь идет о проклятии, которое из-за ошибки ее отца довлеет над всей семьей, но, главным образом, над ней.
Все произошло в ту пору, когда барон Арман растрачивал свои силы и свои денье [110] в Париже, на службе у короля, как и подобает представителю старинного дворянского рода.
Жизнерадостный и бойкий, не задумывающийся об осторожности, он пережил бурное любовное приключение с опасной женщиной, принадлежавшей к далекой и неизвестной расе, истоки которой теряются в тумане на восточных границах Европы. Как известно, грань, разделяющая столь разные народы, почти непреодолима, особенно в делах любовных. То была цыганка, причем цыганка, принадлежавшая к знатному роду. Ведь у этих странных орд, кочующих по дорогам с худыми лошадьми и шаткими телегами, есть свои принцы, а следовательно, и принцессы. А дальше случилось вот что. Когда барон Сансе де Монтелу решил вернуться в свою провинцию с намерением вступить в брак, цыганка не смогла смириться с мыслью, что потеряет его. Однако возлюбленный не отказался от своих планов и в конце концов уехал, нисколько не заботясь о девице. Тогда она решила наложить на него проклятие, которое бы заставило его заплатить за те муки, что она испытала.
Быть может, она надеялась, что он женится на ней? Самые безумные мечты могут пустить ростки в сердце влюбленной женщины, даже если она цыганка.
Но еще не наступили те времена, когда сумасшедшая страсть сможет помочь двум влюбленным преодолеть черту общественных и религиозных запретов. За одни только подобные мечты церковь могла приговорить цыганку к сожжению, а родня — к смерти.
— Итак, она не простила твоему отцу-барону, что он оставил ее мракобесию соплеменников, обрек на судьбу кочевников — всеми ненавидимых, отверженных, вечно гонимых на дорогах французского королевства, да и всей Европы.
Мэтр Людовик добавил:
— Говорят даже, что они, как и евреи, пытались уплыть в Новый Свет, но и там их встретили костры, потому что испанская инквизиция тоже отправилась за море.
Анжелика слушала собеседника, не понимая, чего он хотел добиться, рассказывая ей эту поразительную историю об отце. Ее разум восстал. Обессиленная, ошеломленная, она совсем растерялась.
— Но я вас просила не об этом! — внезапно воскликнула она. — Я просила вас рассказать мне о человеке, который, вне всякого сомнения, связан с миром демонов. Мне рассказывали, что вы умеете изгонять этих демонов, чтобы изменить судьбы честных людей, которых они преследуют и мучают… Я хочу знать, что скрывается за несчастьями, которые обрушились на нас. Я уверена, что он это знает, и вы тоже знаете… Или могли бы узнать, — поправилась Анжелика, осознавав, что ее упреки и недовольство невольно могут оскорбить человека, который снискал уважение всего Дворца правосудия и у которого спрашивает совета сам канцлер Сегье.
— Ну почему вы не хотите меня понять, почему вы оставляете меня на произвол судьбы?
Она вдруг почувствовала так, как будто тонет в зыбучих песках, которые поглотили ее счастье.
Мэтр Людовик не рассердился.
— Успокойся, — сказал он, внезапно переходя на «ты», — доверься мне. Знай, что я не могу сказать тебе больше того, что уже сказал, но не могу сказать и ничего другого. Именно в этом проклятии кроется зло, влияющее на твою жизнь, обрекающее тебя на поражение, вопреки тому, что при рождении ты получила силу побеждать. Все, что я могу сделать, это избавить тебя от проклятия, которое было направлено на твоего отца, а посему коснулось твоей матери и всей твоей семьи… Это не так просто, поверь! Распутать, уничтожить проклятие, наведенное тремя одаренными цыганками…