— Что вам угодно? — сухо и преувеличенно спокойно спросил Ротшильд, стараясь сохранить остатки самообладания, и чуть улыбнулся. — Кстати, извините за оскорбительные прозвища, которыми я вас наградил. Я должен был попробовать.
— Никаких проблем, дорогой барон, — улыбнулся в ответ Гурьев. — Я же сказал, на меня это не действует. Мне угодно получить ответы на мои вопросы, а также некоторые предметы, которые, по моим сведениям, находятся у вас. Я понимаю, что вы осознали происходящее в достаточной мере для того, чтобы приступить к сотрудничеству, не так ли?
— Я вас где-то видел.
— Возможно.
— Вы из… разведки?
— Ну, вы даёте, Виктор, — изумлённо вскинув брови, покачал головой Гурьев. — Мне не хочется разрушать то хрупкое подобие взаимопонимания, что установилось между нами. Зачем вам сведения, которые вы никогда и никак не сможете использовать? Да, я из разведки. Моей собственной, личной разведки. То есть я и есть разведка, контрразведка, а также государство, которое руководит этими службами. Это, право же, всё, что вам следует знать. У вас острый, аналитический ум, и вы прекрасно понимаете, что больше вам ничего узнать не удастся. Вы пытаетесь поиграть, потянуть время?
В следующее мгновение тело Ротшильда напряглось, а глаза закатились так, что сквозь трепещущие с нечеловеческой скоростью веки сделались видны лишь желтоватые белки глазных яблок в мелких красных и синих прожилках. Зрелище было отталкивающим и пугающим, но Гурьев, ожидавший чего-то подобного, даже немного подался вперёд, чтобы получше видеть происходящее. Близнецы отозвались в ладони сильной вибрацией. Давай, поговори со мной, подумал Гурьев.
— Отпусти меня, — глухое, лишённое интонаций рычание, низкое и отзывающееся пульсирующей вибрацией Близнецов, раздалось из глотки Ротшильда.
— Нет, — поджал губы Гурьев, вставая и обнажая клинки.
— Отпусти меня, — рычание сделалось ещё более низким.
Гурьев не стал утруждать себя ответом. Он ждал.
— Отпусти меня, — повторил голос немного тише. — Моё имя – Ардзаа. Отпусти меня.
— Выходи, — спокойно сказал Гурьев. — И попробуй уйти.
— Отпусти меня, — рычание, казалось, наполнило всю комнату. — Я убью твою шлюху. Убью щенка. Убью всех.
— Уй, — Гурьев сложил губы трубочкой и сморщился, копируя интонации какой-нибудь торговки рыбой с одесского Привоза. — Йа фсся дражжу. — И усмехнулся, не испытывая ничего, кроме удивления: – Ты что, пугаешь меня, зверёк?
— Отпусти меня, — рёв раздавался на пределе, так что Гурьев уже начал беспокоиться – сидящее внутри Ротшильда нечто, пытаясь воздействовать на психику модуляциями воздуха, проталкиваемого через гортань и связки, могло не на шутку повредить достаточно нежные ткани. — Отпусти.
— Эй, зверёк, — почти ласково произнёс Гурьев. — Советую вести себя потише, ты ему всё там порвёшь. У тебя была возможность удостовериться, что фокусы, рассчитанные на монахов святопупского монастыря или бобруйских цадиков, на меня не действуют. Хочешь поиграть? Возвращайся назад, с его мозгами и волей у тебя может получиться выйти отсюда внутри этого тела. А так – извини, никаких шансов.
— Это не я. Отпусти.
— Ах, не ты?! — радостно удивился Гурьев. — Какая прелесть. А кто?
— Алоай. Отпусти.
Ну и чепуха, подумал Гурьев. Да это же просто не может быть правдой. Однако…
— Я сказал, что тебе следует делать. Выходи или возвращайся. Это всё, — Гурьев прищурился, ощущая – или всё-таки видя? — едва заметный «туман», окутывающий тело Ротшильда.
Секунду спустя тело Виктора обмякло, голова безвольно свалилась набок. «Туман» исчез, и рукояти перестали пульсировать, вернувшись в состояние лёгкой, но ощутимой вибрации. Гурьев, сложив мечи, откинул тонкое одеяло и проверил пульс, оказавшийся вполне пристойным – пульс человека, находящегося в глубоком обмороке. Покачав головой, Гурьев поднял глаза в угол комнаты, где находилось окошко с объективами, и помахал ладонью – всё в порядке. И вышел.
В «тамбуре», отделявшем комнату узника от коридора и прочих помещений, Близнецы «успокоились». Удовлетворённо кивнув, Гурьев повернул маховик замка, распахнул дверь и шагнул в коридор.
* * *
В «караульной» его уже ждали – два «курсанта», отец Даниил и Ладягин. «Курсанты» смотрели на маленькие, расположенные за мощными, наполненными водой стеклянными линзами, экранчики приборов, похожих на осциллографы. Изображение комнаты с Ротшильдом, конечно, оставляло желать много лучшего, но на безрыбье и ёрш – стерлядь, подумал Гурьев. Вот только лица присутствующих ему не понравились.
— Что это вы, господа мои, — намеренно пропихивая насмешливые интонации в голосе, проговорил Гурьев, — такие серьёзные? Бабы-яги испугались? Не ожидал от вас, господа офицеры. Да какая-нибудь товарищ Землячка, [28] не закованная в железа да не опоенная бромом до надлежащей кондиции, пожалуй, поопаснее будет, чем эта карикатура. Вот не ожидал, господа, не ожидал. А вы что, батюшка?
— Господи, спаси и помилуй, — священник перекрестился, и его примеру, словно очнувшись, последовали остальные.
Гурьев воздел очи горе:
— Я услышу что-нибудь конструктивное сегодня, господа?!
— Услышите, Яков Кириллович, — пообещал священник, пристально разглядывая Гурьева. — Непременно услышите, можете не сомневаться.
— Что вы на меня так смотрите, отче? — уже почти в самом деле раздражаясь, произнёс Гурьев. — А-а-а, понимаю. Согласно вашим сведениям, почерпнутым из крайне достоверных источников, демоны боятся только двух типов сущностей: архангелов либо демонов высшего порядка. Ну, и кем же вы меня числите? Очень, очень интересно.
— Числю вас необыкновенно язвительным молодым человеком, Яков Кириллович, — без улыбки ответил священник. — Веселья, однако, разделить не могу.
— Ну, не надо, — пожал плечами Гурьев и плюхнулся в кресло. — Владимир Иванович?
— Что он… говорил?
— Просился погулять. Обещал «ффссехх уппить». Надувал щёки барона, пускал ветер, правда, спасибо, только изо рта. В общем, жалкая, ничтожная личность, — увидев, что надлежащий эффект достигнут, и лица у присутствующих несколько смягчились, Гурьев удовлетворённо кивнул: – Этот зверёк оказался даже вежливее предыдущего, он…
— Молчите! — резко наклонился к нему священник. — Не произносите даже мысленно! Он назвался?!