Защитив царя, охрана решила поглядеть на жонглера, и не поверила глазам: тот хоть и был скручен, но освободился, прыгнул на старое место, добыл откуда-то еще дюжину яиц, и снова принялся жонглировать. Хотели его опять скрутить, но появились сотрудники «Эсхато», и среди них — известный всей Москве дрессировщик Пересвет Хохмачев. И уже через мгновение у всех на душе стало как-то нехорошо, ибо изумительный жонглер, повинуясь приказу дрессировщика, жонглирование прекратил и послушно взял кусочек банана. Был он не только рыжим, был он еще и орангутангом — не зря царя, малость близорукого, но не хотевшего носить ни очки, ни линзы, его внешность смутила, показался он царю чем-то знаком.
И все это, к сожалению, снимало полсотни корреспондентов, и телевидение тут было, и много кто. Арестовывать сюжет уже не имело смысла, положение мог спасти только сам царь. Он так и сделал: шепнул кому надо через плечо, и через миг перед ним поставили Вроблевского. Царь надел на лицо самую сердечную из улыбок и заключил стареющего издателя в объятия:
— Удружил, милок, удружил. Спасибо. И рассмешил! Какой у тебя, однако, редактор многосторонний! Яйцами машет!
Издатель понял, что голову с него сейчас пока снимать не будут, и принял нужную позу — чтобы корреспонденты его с царем сфотографировали. Сенсация во всех газетах мира немедленно распалась и отъехала с первых полос на четвертые, а то и дальше. Все поняли, что аттракцион для развлечения публики опять устроил сам русский император, опять всех вокруг пальца обвел, хитрость его дьявольская, славянская, русская, великия, малыя, белыя и далее по всему коронационному титулу на шести страницах. На том даже орангутанга помиловали, но яйца было впредь велено давать ему крутые, чтобы соблазна метания оных не было.
Все бы так, только император себя дураком чувствовал. В прежние годы плюнул бы он на это дело, а теперь на него смотрел сын. И менее всего царь хотел быть смешным в глазах наследника престола. Еще и потому, что цесаревич очень много знал для своих лет, и очень много умел такого, о чем Павел не мог и помыслить — и фехтовал неплохо, как доложили царю, и потребовал пять раз в двенадцать дней допускать себя в манеж к лошадям. Лошадок из Рязани оставили немедленно, самых смирных и послушных, манеж на задворках усадьбы тоже имелся, но царь психовал: а ну как понесет и сбросит?.. Тут же вспоминал, что это его самого на книжной ярмарке невесть куда понесло, и брал себя в руки.
Странно. Столько лет ждал встречи с собственным сыном, и никакого душевного потрясения ни с той стороны, ни с другой. А ведь царь три параллельных разведывательных службы создал, и все ради того, чтобы хоть что-то о семье в эти годы узнавать. Две первых ничего не дали, помогла только подсказанная дядей Георгием гениальная мысль: поручить добывать сведения о Киммерии своим же сепаратистам-сектантам, глубоко уверенным, что народ скрытой страны — их естественный союзник в борьбе с великой тайной тайн. Назвались это новые люди василианами, последователями иеромонаха-расстриги Василия Негребецкого. Напутствовал Василия на создание секты сам Фотий по царскому приказу: василиане полагали, что Кавель на самом деле слово неправильное, а правильно — Павел, так что если отец — Павел, и сын — Павел, то за ними и следить надо — кто из них когда и кого. Само собой, новым сектантам потребовалась и новая молясина. Увы, пришлось согласиться на такую, которую нехотя подсказало свое же подсознание: Павел метал тут в Павла посохом. Молясину заказали в Киммерии, у обеих фигурок Павлов лица были взяты с монеты в пять империалов, так что за использование ее в любой момент можно было клиента отослать на остров генерала Врангеля поднимать целину. Но Павел велел дать василианам пока что свободу: так информация шла в руки сама. Присматривать за василианами поручил старым союзникам, скопцам-субботникам. Царь полагал, что скопцы-субботники, которым он дал свободу вероисповедания, в нужный момент всех лишних даже не уберут, а вольют в свои ряды. Василиан набралось сотни две, все — проверенные токсикоманы, поселились они под Чердынью, и трогать их там было никому не велено.
Царь дал знаменитому инородцу, мулату Доместико Долметчеру, разрешение выстроить в Чердыни очередной трактир «Доминик», и замер в ожидании. В итоге царь вообще-то мало что получил, только номера газеты «Вечерний Киммерион», через два дня на третий, да и то с опозданием, к нему стали попадать. Но оказалось, что все важное про его семью именно там есть. Тогда — успокоился. А теперь понял, что не было у него на душе большего покоя, чем когда жена и сын надежно прятались в Киммерии. А теперь? А теперь, хоть столько лет и ждал этого мига — один страх на каждом шагу. Страх как эндемическая кремлевская болезнь, ею тут все жильцы терзаются уже восемь с половиной столетий, и непохоже, чтобы существовало от этой беды лекарство.
Повелеть, что ли, лекарство от страха изыскать? Смешно, подумал царь. Василиане считают, что имя «Павел» как раз и происходит от слова «павелеть», так что вот и повод для реформы правописания. Еще чего, и так денег в казне кот наплакал, все уходит на социальные программы, на армию, на спецслужбы. Иди управься с махиной, по территории чуть ли не самой большой за всю письменную историю человечества. Мысли тут же ушли в сторону внешней политики.
Итак, осенью в Штатах выборы. Предиктор ван Леннеп давно все написал и разослал, а граф Гораций сказал, что дополнения есть, но незначительные. Так. Победит, после длинного скандала, республиканец Мос, он же Маз, из-за сходства фамилии с названием маргарина «мазола» на третий день своего президентства заработает прозвище «мистер Маргарин». И вполне будет доволен: скромно, и уводит мысли среднего класса от подлинной его фамилии — Мазовецкий. С ним можно не ссориться, уж больно нынешний, Бенсон, в печенках сидит: две ходки в Белый дом сделал, а туда же, мало ему. Но вот с его конкурентом, с мэром Бриганти, придется еще горюшка хлебнуть. В будущем году от отчаяния тайно примет ислам — и пошла-поехала поддержка всякой сволочи, а на эту сволочь когда еще получится всех остальных натравить: индуистов, буддистов, ламаистов, вудуистов, мормоно-конфуцианцев, хотя таковых, может быть, уже и нет, но важно, чтобы все тут дружно били врагов, а не кто-то один. Все, кроме Российской империи, а она потом в миротворцы будет приглашена. Ох уж этот мир! Опять воевать, а Павел этого не любил даже чужими руками делать. Опять же головная боль — пора делить Антарктиду. А лучше забрать всю.
И вот это серьезно. Меморандум, по которому она никому не принадлежала, кончился и прокис в девяностом году, и никто его не продлит даже в ОНЗОН. Покуда Чили с Аргентиной цапаются из-за Земли Грэхема, — она к ним словно лапка на карте протянута от почти круглого материка — надо брать все остальное. Причем не себе, а попробовать создать крепкое, через Тихоокеанский пролив, федеративное государство с Аляской. Можно будет из Новоархангельска в антарктический Святоникитск туннель проложить, как из Англии во Францию. Правда, длинный получится туннель, но император давно знал, что на земном шарике места нигде не много, а значит — и тут можно что-нибудь сделать, чтобы туннель был покороче. Ну, а латиноамериканский дядя тем временем разберется и с Чили, и Аргентиной.
Вспомнив дядю, император потеплел сердцем. Хорошо, что Державствующая признала святого Якова Шапиро также и православным святым, не только местнопочитаемым, но полноценным, ибо не его ли чудесами в России нынче нефти оказалось больше, чем на всей остальной суше, не его ли молитвами рыба в российские сети плывет и большая, и малая, а если какая не плывет, то она лишняя, следовательно, и плыть не должна? Царь любил отведенные ему покои в российском посольстве, два шага до дядиного президентского Паласьо де Льюведере, любил сам город Сан-Сальварсан, дикую послеполуденную жару, во время которой так хорошо посасывать кашасу и решительно ничего не делать, предаваясь бесконечному отдыху дня три, а то и все четыре. На больший срок Павел со службы не отпрашивался. Интересно, кто бы его отпустил? Кто не работал императором, тот вообще ни хрена в жизни не делал, разве что груши околачивал.