— Между прочим, я и сам неплохо готовлю, — притворно обиделся Гурьев.
— А сутки растягивать умеете? — улыбнулась Макарова. — Если уж Вы такой щепетильный, выдавайте, в самом деле, деньги на хозяйство. Чем-то же и мне нужно на старости лет заниматься. Вот съеду к внукам, тогда и будете справляться сами.
— Вы просто сокровище, Нина Петровна, — вздохнул Гурьев. — Что бы я без вас делал?
— Да уж. Давайте ваш паспорт, я вам прописку оформлю.
— Это лишнее. Быстрее, чем у меня, у вас вряд ли выйдет. Я такие, очень волшебные, слова знаю.
— Ох, Яков Кириллыч! Столичные молодые люди все теперь такие?
— К счастью, нет. Всеобщее падение нравов так далеко пока не простирается.
Он сослался на необходимость посидеть над бумагами и, оставив прекрасных дам дальше секретничать и чаёвничать, в чём у обеих, похоже, обнаружилась насущнейшая необходимость, проследовал на свою половину.
Парадный вход был, разумеется, закрыт, — Гурьев намеренно выбрал такое время. Он вошёл в помещение, где располагался паспортный отдел милиции, с чёрного хода, просквозил тенью через полуподвальный коридор, вынырнув уже в рабочем вестибюле. Радостно поздоровался, как ни в чём не бывало, с попавшейся ему по дороге паспортисткой, растерянно уставившейся ему вслед, подошёл к двери начальника службы. Табличка на двери гордо известила Гурьева: в кабинете заседает капитан милиции Курылёва Г.А. О, так всё будет несложно, порадовался про себя Гурьев и без стука, по-хозяйски, шагнул внутрь. Сидевшая за столом дама с перманентом и в милицейской форме со шпалой вытаращилась на Гурьева:
— Гражданин?!.
— Здравствуй, голуба, — широко улыбнулся Гурьев, взял за спинку стоявший у стены стул, перенёс его прямо к самому столу, и, усевшись на него верхом, по-наполеоновски, вынул из нагрудного кармана пиджака красную сафьяновую книжечку и положил в раскрытом виде перед глазами дамочки. — Читай, голуба. Не отрываясь.
Всё это была, конечно же, липа. Липа – но высшего качества: отпечатанная в типографии «Гознака», подписанная самыми настоящими уполномоченными на то лицами, украшенная самыми настоящими печатями. Это удостоверение, например, — лично товарищем Сталиным. Хозяин никогда не манкировал своими секретарскими обязанностями. И всё-таки – липа: никогда и нигде он не числился в штатных расписаниях, не получал зарплату, не расписывался в ведомостях. Человек-призрак. Все эти паспорта, удостоверения, фамилии – Кириллов, Царёв, Гурьянов, Короленко и прочие – маски, личины, которые он менял, как и когда хотел. Скоро забуду, как меня на самом деле зовут, подумал он. Тьфу, глупость какая. А ведь поначалу это даже казалось забавным. Документы на имя Тенновского или Мессерера, а то и вовсе Ивана Артуровича Швертмайстера. [30] Глупость. Балаган. Интересно, а Сталин знает, как зовут меня на самом деле? Почему-то он ни разу не спросил об этом. Интересно – почему?
Прочитав, дамочка вернула Гурьеву удостоверение, подняла на гостя потрясённый взгляд и, едва не заикаясь, произнесла:
— Слушаю вас, товарищ инспе…
— Ну-ну, к чему такой официоз, — поиграл бровями Гурьев и опять улыбнулся. — Просто, по-домашнему. Яков Кириллович. Галочка? Глашенька? Грушенька?
— Га…
— Очень рад познакомиться, Галочка, — он достал паспорт, положил на стол, щелчком ногтя подтолкнул его к товарищу Курылёвой и назвал адрес Макаровой. — Прописочку оформи мне, голуба.
Слегка подрагивающей рукой Курылёва сняла трубку телефона прямой связи с паспортистками:
— Кто свободен, девочки? Кочкина? Зайди, Валентина. Сейчас прямо, говорю!
Вызванная Валентина явилась, постреляла глазками в неурочного гостя, обиженно поджала губки, убедившись в отсутствии должной реакции, и отправилась выполнять поручение. Вслед ей понёсся окрик Курылёвой:
— Пять минут, Валентина! Товарищ торопится!
— Ну, вот, Галочка, — снова растянул губы в улыбке Гурьев, демонстрируя эмалированный оскал, словно с рекламного плаката зубного порошка «Жемчужный». — Пока контора пишет, маленькая просьбишка. Не в службу, что называется, а в дружбу.
Он достал из внутреннего кармана плитку роскошного краснооктябрьского шоколада «Золотой ярлык», положил на стол и пододвинул его Курылёвой:
— Я тебе на днях человечка своего пришлю. Нужного такого человечка. Ты ей прописочку тоже организуй без вопросов, ладно, голуба?
— К… Я… Конечно, Яков Кириллыч. Я понимаю, — глаза товарища Курылёвой налились бетонной важностью причастности государственным тайнам, а брови сурово насупились, проникаясь всей торжественностью момента. Она трепетно покосилась на этот шоколад – едва ли не такой же могучий символ власти, как красные корочки и начальственно-хамское «тыканье». — Спецзадание. Я всё сделаю, Яков Кириллович. В лучшем виде, как полагается.
Как мало нужно советскому человеку для настоящего, неподдельного счастья, тоскливо подумал Гурьев. Спецотдел. Спецзадание. Спецбумажки. Спецулыбка. Спецжизнь, спец, спец.
— Ну, и – тс-с-с-с, — Гурьев, как заправский заговорщик, приложил палец к губам и, сально подмигнув, резко поднялся и протянул Курылёвой руку.
Курылёва, едва не захлебнувшись нахлынувшими верноподданническими слезами, тоже вскочила и с неженской мощью стиснула Гурьеву ладонь в рукопожатии. Да, подумал он, попадись такой в клешни, может и задушить на пике сладострастья. Ну, хорош бутафорить, оборвал он себя. Дело сделано. Мавр может уходить.
Забрав проштампованный паспорт, он покинул милицию и направился в школу. На педсовет. Сейчас опять будут меня разглядывать, как на невольничьем рынке, чуть заметно усмехнулся он. Ох, судьба-индейка, как говорит Стёпа Герасименко.
Учителя заполнили большую, светлую комнату. Когда все уселись, Завадская заняла своё хозяйское место:
— Поздравляю вас, товарищи, с началом учебного года. И позвольте представить вам нашего нового учителя литературы…
Гурьев встал, раскланялся и снова сел. Завадская заговорила о школьных делах. Шульгин изображал опереточного шпиона: насупливал брови, поминутно оглядывался и подмигивал Гурьеву двумя глазами. Гурьев слушал её вполуха, изучая своих до сей поры лишь заочно знакомых будущих коллег. Не зря же он полночи провёл накануне в кабинете Завадской, где хранились личные дела учителей и школьников. Исаак Рувимович Цысин. Математика. Ага, это Танечка. Ну-ну. Интересная-то она интересная, вот только полпудика жирка согнать не помешает. Позже. Маслакова нет. Важные партийные дела отвлекли наше сясество. Гурьев отвернулся и сделал вид, будто до крайности поглощён словами Завадской.