— Она же мне вместо спасибо, что отпускаю со свиньей ее паршивой, в морду плюнула. И вроде жвачки никакой не жевала, а слюна у нее такая едкая, жгучая, темно-зеленая оказалась. В правый глаз мне попала, в медпункте промывали потом… Ушла, подлая, а мне неприятности. И в глазах теперь двоится, хотя вот уж неделя скоро…
— Постановление вышло: теперь незваный гость будет считаться лучше татарина!
— Вот как царя назначат, точные сведения есть, сразу коммунизм только и будет. И денег тогда не будет. Ах ты Господи, опять не будет, вечно их нет…
— Нет, насчет войны, думаю, ты неправ. Будет. Обязательно. Очень скоро. Какая разница — с кем? Пойдем, пойдем мы с тобой покорять. Что? Что-нибудь пойдем…
— Майонез, значит, в двенадцать раз подорожает, спичек будет по восемь штук в коробке, но обещают, что зажигаться будут. Портвейн по четыре, а хлеб обязательно, из сверхточных источников…
— Ты мне счет неси, я не пообедать вышел, у меня вылет через час двадцать пять, регистрация, помидор терпеть не будет…
— Беспокоит вас, говорит, одна из компетентных организаций. Я его по голосу узнал, я ж честный, не кадрись, говорю, больше двести на родной карман не кладу, верхушки дальше сдаю, ему и звони. Дурень этот возьми да и позвони ему, вот теперь в Кулунде помыкается, мне главный точно обещал…
— Это уж просто ну не знаю что, это уже смертельная жизнь!..
— Во вторник, значит, дежурю: из Грузии две дуры две тысячи роз парнишке такому, в вельвете, за тысячу передали, и к себе. А я ему руку на плечо, интересно познакомиться, говорю. Налей, тошно… А он глядит на меня: да, вот как раз прикупил букет к могиле Неизвестного Солдата. Ну, говорю, бери транспорт, поприсутствую, говорю. Нет, говорит, я привык общественным транспортом, я привык общественно класть. А, падла, думаю, стреляный, отчего ж я первый раз тебя вижу? Вижу, отпускать надо, мне за такси кто деньги вернет, и назад не доберешься, говорю со зла: часто кладешь? А он мне — кладу, кладу, вам тоже класть желаю… Вот теперь и думаю — не положить ли… Ну давай тогда…
— Англичанка на такое заявление говорит: «Ну и что?» Немка спрашивает: «Когда?» Итальянка — «Чем?» Француженка — «С кем?» Русская — «За что?..»
— Гертруда это что, нашему засрака дали, я не ругаюсь, а он на торжественном вручении говорит: мол, полон сил и на пенсию не пойду. Сидит на шее у нас пока что. Заслуженный работник культуры это, молога пропасная…
— Молоко по восемьдесят одной должно стать…
— Да не заворачивай ты мне контрфалды… Не слыхал? Дубина… Зеленый…
— Никакой не зеленый, в самом цвете мой помидор: аджарский, хочешь пробуй, не хочешь — так уйду, если счет сей минуту не будет! Помидор милиции сдам! Зря думаешь, что не возьмет… Детдом моим именем назовут!.
— Знала бы, говорит, что ты такой, так хоть штаны бы надела!..
Гаузер не вполне ясно помнил, как они сюда попали. С тех пор, как по Савеловскому направлению железной дороги они где-то проводили Рампаля, кажется, они несколько раз катались на границы области и обратно, и одолевало предчувствие, что надо быть поближе к аэропорту. Теперь, тоже по наитию, Гаузер пешком довел своих спутников от железной дороги до аэропорта Шереметьево-2, что делать дальше — не знал, но необходимо было мощно выпить, чтобы русский язык вспомнить, ну и поесть хорошо, как раз ресторан открыт. Питаться в ресторане невидимой группе было трудновато: платить, конечно, не надо, и места твоего тоже никто не займет, но, увы, и обслуживания невидимкам тоже никакого. Коллективом рубали все, что приносил Герберт в грязных тарелках. За бутылками Гаузер ходил к буфету сам, потому что Герберт не успевал поворачиваться. Несколько часов назад Гаузер под очередной стакан словил телепатему из Колорадо: сворачиваться, в Москве они больше не нужны. Дальше шли нежаркие поздравления и приятный сюрприз: пусть проездом, но предстояло побывать в Венгрии.
Форбс сообщал, что полковник Бустаманте закончил эксперименты с собачьим потомством трансформатора Оуэна, получил блестящие результаты и принципиально решил проблему увеличения штата оборотней: все щеночки, покушав рудбекию, тако-ое показали… Теперь даже тому несчастному, что в образе слонихи стоит, аборт делать не будут. Теперь ему придется, как это сказать по-русски, бэ-е, слониться, что ли? Итальянский маг доказал, что потомство принявших женскую трансформу оборотней, засеянных семенем почетного оборотня Аксентовича, прекрасно оборачивается в людей, а потом опять во что надо, поэтому свинок, всех тринадцатерых, тоже надо быстро собрать на Западной Украине и немедленно вернуть на историческую родину. Надлежало ехать на Волынь, прибрать к рукам поросятню, угнать ее через венгерскую границу, в Будапеште посадить на самолет — и домой. Причем все делать быстро, не то хохлы волынские как раз поколют, срок подходит. Предстояло ехать в Луцк, стало быть, набрехало вещун-сердце, какого лешего занесло их всех в международный аэропорт? Или Волынь уже отделилась? Кто президент Волыни?.. Бэ-е…
Гаузер грузил на поднос очередные эскалопы, Гаузер сгребал с буфетной стойки все, что приглянулось из числа бутылочных изделий, и никто их, конечно, не видел. И вдруг кто-то тронул Гаузера за рукав. Был это, как ни удивительно, тот самый невезучий и обиженный тип из УБХСС, что жаловался на маленькую свою зарплату, из-за которой даже на такси к могиле Неизвестного Солдата съездить не может. Явный неудачник, плюгавый. Вскоре тому появились доказательства.
— Что это, гражданин, вы тут делаете? — спросил парень. Был он молодой, чернявый и симпатичный. Гаузеру, как всегда, померещилось, что ему глазки строят. «Педераст проклятый», — подумал Гаузер и тут сообразил, что происходит невозможное: парень и его, и, не дай Господи, всю группу, видит. Но Гаузер туго помнил, что именно положено делать в подобных случаях, начальство не лыком шито, инструкцию не вчера придумало. Гаузер отставил бутылку, подбоченился и повернулся к чернявому.
— И каким же, с позволения сказать, способом вы меня видите? — спросил он с резким «акающим» грузинским акцентом.
— Глазами, гражданин, глазами, — спокойно ответил чернявый.
— Двумя или одним? Которым? — продолжал Гаузер допрос.
Парень похлопал глазами. Вопрос застал его врасплох.
— Правым! — наконец, выпалил он. Видимо, для него самого было неожиданностью то, что левым глазом он Гаузера не видит.
— Ну, тогда вы слишком много видите! — подхватил появившийся рядом Герберт, которому вся эта процедура знакома была по тренировкам. Герберт размахнулся и точным ударом ткнул чернявого в правый глаз согнутым суставом среднего пальца. Гемофтальм, кровоизлияние в глазное яблоко, на несколько лет неудачливому чернявому было гарантировано, а потом пусть видит, что хочет ой, что он тогда увидит!.. Пусть сейчас попытается объяснить начальству, откуда взялось у него это самое кровоизлияние, особенно сейчас, когда он несколько под банкой. К упавшему стали сбегаться люди. Гаузер взял отставленную бутылку и приказал группе сматываться отсюда вслед за ним, наелись, надо надеяться, гады прожорливые.