В конце концов, мне пришлось вернуться на побережье, отыскать веху и вернуться домой тем же путем, по которому я пришел. Я шел теперь с частыми остановками, потому что было очень жарко, и ружье, заряды и топор, которые я нес, казались очень тяжелыми.
По пути я вспугнул маленькую козочку и поймал ее. Мне пришла в голову великолепная мысль попробовать привести животное к себе домой. Я часто подумывал о том, как бы приручить одного-двух козлят и развести стадо домашних коз, чтобы обеспечить себя пищей к тому времени, когда у меня закончатся порох и заряды. Я надел на козленка ошейник из веревки, которую я свил из канатной пеньки и всегда носил при себе, и повел его за собой, что оказалось нелегко, так как козочка все время, что мы шли до моей беседки, упиралась, испуганная запахом сидевшего во мне зверя. Там я перенес ее внутрь загородки и оставил, ибо мне очень хотелось поскорее вернуться домой, где я не был уже около месяца.
Нет слов, чтобы выразить ту радость, которую я испытал, возвратившись в мое прежнее жилище и устроившись в гамаке помощника капитана, ибо я по-прежнему называл его именно так. Это небольшое путешествие и жизнь под открытым небом стало для меня таким неприятным опытом, особенно те дни, которые мне пришлось повести в незнакомой сумрачной долине, что дом показался мне идеальным местом для жизни. Все в нем было настолько удобно, что я порешил никогда впредь не удаляться на слишком большое расстояние от него, покуда мне суждено пребывать на острове.
С неделю я отдыхал и отъедался после долгого путешествия, и все это время занимался важным делом, сооружая клетку для моего Попки, который по-прежнему часто пугался жившего во мне зверя. Затем я вспомнил о несчастной козочке, которую заточил в тесной ограде, и решил привести ее домой или хотя бы покормить. Придя к беседке, я нашел ее там, где оставил, да она и не могла уйти; однако она умирала от голода. Я нарубил веток с первых попавшихся деревьев и кустов и перебросил их внутрь изгороди.
Вновь наступил сезон дождей осеннего равноденствия, и вновь я торжественно отметил 30 сентября, вторую годовщину моей жизни на острове. Весь день я провел, смиренно и с благодарностью вспоминая многие милости, ниспосланные мне в моем уединении, без коих мое положение было бы несравненно более печальным. Я кротко и от всего сердца благодарил Господа за то, что Он открыл мне: зверь и я, мы можем быть счастливы в этом уединении, намного более счастливы, чем если бы мы жили в человеческом обществе.
К этому времени я начал отчетливо понимать, насколько моя нынешняя жизнь была счастливее того постыдного, греховного существования, которое я вел в прошлом. С этого момента я начал приходить к заключению, что на этом Богом забытом острове, в одиночестве, возможно, и должны проходить мои самые лучшие годы.
Вот в каком настроении пребывал я в начале третьего года жизни на острове. Не утомляя читателя подробными описаниями второго года, в целом можно сказать, что и в этот год я редко сидел без дела, ежедневно посвящая время всевозможным занятиям.
При сем кратком упоминании о моих трудах мне хотелось бы добавить, что я работал с неизменным прилежанием. Мне не хватало инструментов, помощи, умения, и поэтому изготовление любой вещи отнимало у меня уйму времени. Однако, несмотря на это, благодаря терпению и трудолюбию я обзавелся множеством вещей, на самом деле — всем, что, как будет показано ниже, требовалось мне в данных обстоятельствах.
Ноябрь сменился декабрем, и я предвкушал, что вскоре соберу урожай ячменя и риса. Отведенный под них участок был невелик, но на этот раз урожай обещал быть добрым. И тут внезапно я обнаружил, что вновь возникла угроза потерять всё зерно, так как у меня объявились многочисленные враги, от которых практически невозможно уберечься. Главными из них были козы и те зверьки, которых я назвал зайцами. Они совершали набеги на маленькую плантацию и днем и ночью, распробовав сладость побегов, едва те окрепли и на них начали завязываться колосья.
Единственной защитой от них стала изгородь, которой я окружил всё поле, но это потребовало большой затраты сил, особенно потому, что пришлось работать быстро. Впрочем, мои пахотные угодья были столь скромных размеров, что за три недели я обнес их довольно сносным забором. Подстрелив нескольких животных в дневное время, вскоре я распугал остальных, посадки мои выросли здоровыми и сильными, и урожай начал быстро созревать.
Однако если прежде меня разоряли козы и зайцы, то с появлением колосьев меня начали одолевать птицы. Обходя поле, чтобы посмотреть, как зреет урожай, я увидел, что вокруг него полно птиц, по всей видимости, дожидавшихся, когда я уйду. Я немедленно пальнул по ним из ружья, с которым не расставался. Однако при этом с поля поднялась другая стая, которую я поначалу не заметил среди колосьев.
Я был серьезно обеспокоен, понимая, что за несколько дней они уничтожат все мои виды на урожай и мне придется голодать, потому что я никогда не смогу вырастить хлеб. Я не знал, что предпринять. Тем не менее, я преисполнился намерением во что бы то ни стало отстоять свой хлеб, даже если для этого пришлось бы караулить его и днем, и ночью. Первым делом я осмотрел все поле, чтобы оценить ущерб, нанесенный птицами, и установил, что он был немалым. Однако пока зерна еще не созрели, поэтому и потери не слишком велики. Уцелевшие злаки обещали дать хороший урожай. Оставалось только уберечь его от птиц.
Я остановился у поля, чтобы перезарядить ружье, а потом пошел прочь, видя, что воры облепили все соседние деревья, словно выжидая, пока я уйду, да так оно и было на самом деле. Как только я скрылся из виду, они немедленно опустились на поле. Я до того рассердился, что не стал дожидаться, пока их не налетит еще больше, понимая, что каждое съеденное ими зерно могло бы со временем принести мне целый пек хлеба. Я бросился к ним, и мои вопли, а также запах зверя все же заставили их убраться прочь, на этот раз несколько подальше, но я подозревал, что они непременно вернутся, чтобы полакомиться сладким зерном, которого никогда прежде не пробовали.
Между тем наступила первая ночь ноябрьского полнолуния. Я все еще топтался у поля, когда превратился в зверя, и пристально всматривался в закопченные линзы, стараясь разглядеть как можно больше через туман, в котором блуждали мои мысли, когда зверь вырывался наружу.
Утром я прошелся по следам зверя и увидел кое-что из его добычи. Ползайца… еще один, но совершенно целый, зверь убил его просто ради развлечения… задранная коза с выеденным боком. Именно это и было мне нужно. Я подобрал останки и выставил их на всеобщее обозрение так, как в Англии выставляют трупы закоренелых преступников, подвешивая их на цепях для острастки остальных. Невозможно описать, какое потрясающее действие произвела эта мера. Не только ни одна птица не опустилась больше на поле, но все они покинули мою часть острова, и я ни разу не видел близ поля ни одной птицы за все время, пока там висели мои пугала.
Можете представить себе, до чего я был обрадован, и к концу декабря, когда наступило время второй жатвы, я снял урожай. По окончании работы я обнаружил, что с половины пека зерна я получил около двух бушелей [14] риса и почти два с половиной бушеля ячменя. Разумеется, эти измерения были приблизительными из-за отсутствия весов.