— Короче, проблема заключается в том, что я вернулся?
Эбрахам покачал головой.
— Вы слишком жестко ставите вопросы, господин Земцов.
— Жестко, но верно. Ведь я не ошибусь — затруднений с капиталами тех, кто погиб, не возникает, верно?
— Вы судите, даже не ознакомившись…
— Ладно. Можете не продолжать. Суть я понял. Мне действительно необходимо подумать.
— Это разумное решение… — Эбрахам отвернулся, украдкой промакнув платком выступившие на лбу бисеринки пота. Очевидно, он привык к общению с клиентами иного сорта.
— Кстати, вот мы и приехали, — не сумев скрыть облегчения, сообщил он, когда машина пересекла границу поселка и, миновав несколько огороженных высокими заборами домов, притормозила у ворот двухэтажного строения, опрятного, крытого полимерной черепицей, окруженного садом.
— Надеюсь, вы останетесь довольны. — Эбрахам, по-видимому, решил не продолжать разговор и не покидал машины. — Все устройства доступа настроены на ваши биометрические данные, которые мы получили из госпиталя. Вся автоматика внутри дома управляется голосом, но вы в любой момент можете изменить настройки по своему усмотрению. В центральном терминале домашней киберсистемы вы найдете подробный финансовый отчет и координаты офисов «Нового Века».
— Хорошо. Спасибо, что встретили и подвезли. — Андрей коснулся сенсора, и дверь машины беззвучно скользнула вверх. — Я посмотрю отчет и приму взвешенное решение, — пообещал он.
Дом с первой же минуты вызвал у Земцова чувство пустоты и настороженности.
Он устал. Нервы были измотаны, слишком много событий спрессовалось в краткий промежуток времени, к тому же после долгого перелета вновь дало знать о себе ранение — кружилась голова, участки регенерированной кожи и имплантированных в ходе нескольких операций суставов вновь казались чужими, инородными, колено гнулось с трудом, хотелось вымыться, соскрести с себя несуществующую грязь…
Гулкая, вязкая тишина окружила Андрея.
Прислушиваясь к собственным ощущениям, он вдруг поймал себя на мысли, что не привык быть один.
Одиночество на войне означало гибель близких людей, несостоятельность окружающих тебя боевых систем, и оттого гулкая тишина комнат вызывала приступы полусознательного дискомфорта, какой-то непонятной жути, словно кругом все действительно вымерло, и он остался совершенно один.
Натали…
Имплант в правой височной области судорожно взморгнул индикатором, но ответом послужила лишь гробовая тишь…
Он сел в кресло, осматривая гостиную.
Шикарная меблировка не вызвала у него ровным счетом никаких эмоций.
Единственным, что привлекло пристальное внимание Андрея, был терминал домашней кибернетической системы.
Управляется голосом… — вспомнил он.
— Система, — обратился Земцов к невидимым глазу чутким микрофонам, которые, как он понимал, присутствовали в любом помещении и могли воспринимать даже шепот.
Андрей не ошибся, предположив, что образец его голоса заранее записан на хранителях информации, — высокотехнологичная система отреагировала мгновенно:
— К вашим услугам, хозяин. — Голос домашней кибернетической сети покоробил капитана: в нем отчетливо слышались сухие, едва ли не скрежещущие металлические нотки, словно те, кто записывал аудиоряд, старались подчеркнуть — с тобой разговаривает машина, бездушный, но исполнительный агрегат, дистанцированный от человека непреодолимым барьером чуждости.
Для Андрея это прозвучало, будто издевка. Внезапная тоска, смешанная с горечью, захлестнула рассудок.
— Выключи аудиоряд. Команды будут транслироваться через прямое соединение.
Незримые устройства воспроизведения мгновенно смолкли, но искра импланта тщетно взмаргивала индикатором порта удаленного доступа.
На информационном экране расположенного в гостиной терминала появилась скупая надпись:
Нейросенсорный контакт невозможен. Отсутствует адекватное программное обеспечение.
Ощущение тоскливого одиночества стало лишь сильнее.
Война. Во всем виновата война, — огрызнулся мысленный голос. — Слишком долго я пробыл среди кибернетических механизмов, одухотворяя их наравне с людьми, измеряя действиями киберсистем души их создателей.
Тоска не проходила. Здравый смысл тонул в ней, сознание, будто издеваясь, рвало из памяти фрагменты боев, подставляя на место Натали этот бездушный дребезжащий металлом голос:
К вашим услугам, хозяин… Ракетные комплексы перезаряжены. Вы изволите выбрать цель?..
Чушь. Бред.
Я одичал на войне, в буквальном смысле, шарахаюсь от людей и жду чего-то сверхъестественного от машин…
Ну, приходи в себя, капитан. Ты дома. Ты богат. Ты выжил…
Проклятие.
Мысли, эмоции — все смешивалось, переходя из одной крайности в другую.
Ощущение глобальной пустоты не отпускало, оно становилось лишь резче, острее.
Я разучился жить вне нейросенсорного контакта, мне нечем заполнить пустоту.
Андрей откровенно не представлял. что следует делать, как жить дальше, чем занять себя, в конце концов?..
Он встал, прошелся по дому, заглядывая в многочисленные комнаты, расположенные на двух этажах, потом вышел в сад, вдохнул пряный вечерний воздух.
Вспоминались запахи десятков иных планет, где к ароматам растительности неизменно примешивались иные флюиды: ноздри Земцова трепетали, он инстинктивно прикрыл глаза в болезненном наваждении, — вот сейчас зашипит пневматикой открывающаяся аппарель, и на него пахнет оружейной смазкой, едким, быстро рассеивающимся запахом, оставшимся от стравленного из вторичного контура системы охлаждения реактора конденсата, затем за спиной послышится присвист работающих сервоприводов, ощутимо дрогнет земля, и в сознание ворвется ее голос:
Я готова, Андрей.
Натали…
Почему ты предала меня в последнем бою? Отчего не позволила отработать механизмам спасательной катапульты? Почему ждала, пока я истеку кровью в блаженном покое?
Ему казалось, что он знает ответ.
Это был последний бой. Она не хотела расстаться с ним, но разве это оправдывало ее поступок?
Навечно остаться вдвоем, сохранить его душу и разум на искусственных нейросетях… — вот что, по мнению Земцова, пыталась совершить Натали, спасавшая его в более критических ситуациях. Андрей отчетливо понимал — если она смогла восстановить вторичные цепи управления, то, значит, в ее силах было катапультировать ложемент или подать сигнал бедствия, но нет… Она поступила ровно наоборот.
Душа болела, изнывала от мыслей, но слово «предательство» не желало приживаться в рассудке.