Эверард кивнул. В «Германии» было описание крытой, запряженной быками повозки, что каждый год возила изображение богини по стране. В этот период войны откладывались, и наступало время земледельческих ритуалов. После того, как богиня возвращалась в свою рощу, идола относили к уединенному озеру, рабы отмывали его и их почти сразу же топили. Никто не спрашивал, что это за церемония такая, что ее можно наблюдать только перед смертью.
— Довольно мрачный обычай, — сказал он.
Этот культ никак не отражался в легендах неоязычников его собственной эпохи о доисторических временах благословенного матриархата.
— У них и жизнь довольно мрачная, — заметила Флорис.
В Ульструпе проснулся ученый.
— Это явно одна из фигур хтонического пантеона, ван, — произнес он. — Их культ возник до появления индоевропейцев в этих краях. Они принесли с собой черты воинственности и придали мужественность небесным богам, асам. Смутные воспоминания о конфликтах культур сохранились в мифах о войнах между двумя божественными расами, которые, в конце концов, закончились торговлей и взаимными браками. Нертус-Найэрда все еще остается женственной. Веками позже она обратится в бога мужского пола — эддического note 72 бога Ньерда — отца Фрейи и Фрейра, который сегодня все еще ее муж. Ньерд станет морским богом, так как Нертус связана с морем, хотя одновременно она еще и богиня земледелия.
Флорис коснулась руки Эверарда.
— Ты что-то вдруг помрачнел, — проговорила она.
— Извини. — Он встряхнулся. — Я отвлекся. Вспомнил эпизод, который еще случится у готов. Он связан с их богами. Но это всего лишь маленькое завихрение в потоке времени, незаметное ни для кого, кроме его участников. Тут другое. Не могу объяснить, но нутром чувствую.
Флорис повернулась к Ульструпу.
— Так что же все-таки проповедует Эдх? — спросила она.
— Проповедует. — Он поежился. — Пугающее слово. Язычники не проповедуют — по крайней мере язычники-германцы. А христианство в этот момент не больше чем преследуемая еврейская ересь. Нет, Эдх не отрицает Вотана с компанией. Она просто рассказывает новые истории о Найэрде и ее могуществе. Но не все так просто в том, как их воспринимают. Однако… судя по настойчивости и ораторскому искусству… да, действительно, можно сказать, она произносит проповеди. Эти племена не знали прежде ничего подобного. У них нет иммунитета. Вот почему они с такой готовностью восприняли христианство, когда сюда добрались миссионеры. — Как бы в оправдание, тон его стал суше. — Хотя, конечно же, кроме этого возникнут и экономические, и политические предпосылки для обращения в новую веру, которые, без сомнения, решают дело в большинстве случаев. Эдх не предлагает ничего такого, если не считать ее ненависти к Риму и пророчеств о его падении.
Эверард потер подбородок.
— Выходит, она как бы изобрела проповедь, и речи ее проникнуты религиозным рвением… Сама по себе, — сказал он. — Но как это случилось? Почему?
— Надо выяснить, — подытожила Флорис.
— А что за новые мифы? — поинтересовался Эверард.
Ульструп задумчиво посмотрел вдаль.
— Пересказывать все, что я слышал, слишком долго. Они в зачаточном состоянии, без всякой теологической системы, как вы понимаете. Думаю, они не исчерпываются теми, что я услышал из ее уст или от рассказчиков. Во всяком случае, я не слышал их развития с течением времени. Но если обобщить… Она нигде не утверждает этого прямо, возможно, даже сама еще не осознает, но Эдх превращает свою богиню в существо могучее и… и всеобъемлющее. Найэрда не отбирает власть над мертвыми у Вотана, но она так же, как он, принимает их в своем доме и ведет на охоту через небесную твердь. Она становится такой же богиней войны, как Тивас, и требует уничтожения Рима. Как и Тонар, она распоряжается стихиями, погодой, штормами, равно как и морями, реками, озерами — всей водой. Ей принадлежит луна…
— Геката… note 73 — пробормотал Эверард.
— И при этом она сохраняет свою древнюю привилегию — даровать жизнь,
— продолжил Ульструп. — Женщины, которые умирают при родах, отправляются к ней, как павшие воины к эддическому Одину.
— Это должно привлекать женщин, — отметила Флорис.
— И привлекает, — согласился Ульструп. — Не то чтобы у них возникла отдельная вера — тайные культы и секты неизвестны германцам, — но они питают склонность к собственным обрядам.
Эверард прошелся от края до края узкой поляны, ударяя кулаком в ладонь.
— Да, — произнес он. — Это сыграло свою роль в распространении христианства и на юге, и на севере. Христианство давало женщинам больше, чем любое язычество, больше, чем Великая Мать. Они не могли обратить в новую веру своих мужей, но на детей они повлияли, это уж точно.
— Мужчины тоже могут поддаться, — обратился Ульструп к Флорис. — Вам в голову пришло то же, что и мне?
— Да, — ответила она не совсем уверенно. — Это могло случиться: Тацит «второй»… Веледа вернулась в свободную Германию после поражения Цивилиса, продолжая выполнять свою миссию, и новая религия распространилась среди варваров. Она могла оформиться и укрепиться после ее смерти. Никакой альтернативы не было. Она, конечно, не могла принять форму монотеизма note 74 или чего-то подобного. Но богиня могла стать верховной фигурой, вокруг которой собрались все остальные. В духовном плане она могла дать людям столько же, или почти столько же, как христианство. Немногие бы тогда присоединились к нынешней церкви.
— Тем более если для этого не будет политических причин, — добавил Эверард. — Я наблюдал подобный процесс у скандинавских викингов, где крещение стало входным билетом в цивилизацию со всеми ее культурными и экономическими преимуществами. Но рухнувшая западная Римская империя не будет выглядеть привлекательно, а Византия слишком далеко.
— Верно, — подтвердил Ульструп. — Вера в Нертус может стать идеологической основой германской цивилизации — не варварства, а цивилизации, хотя и бурной, у которой достаточно внутренних сил, чтобы сопротивляться христианству, как это будет в зороастрийской note 75 Персии. Они и сейчас уже не дикари, как вы знаете. Они знакомы с внешним миром, взаимодействуют с ним. Когда лангобарды вмешались в ссоры херусских династий, они восстановили на троне короля, которого свергли за то, что он ориентировался на римлян и был ставленником Рима. Это был хитрый ход. Торговля с югом год от года возрастала. Римские или галло-римские корабли иной раз добирались даже до Скандинавии. Археологи нашего времени будут говорить о римском железном веке, за которым последовал германский железный век. Да, они учатся, эти варвары. Они принимают все, что считают полезным. Из этого вовсе не следует, что они сами должны подвергнуться ассимиляции. — И продолжил упавшим голосом: — Но если этого не произойдет, будущее изменится, и «наш» двадцатый век исчезнет.