— Я гот Эверард, — назвался он. — Генерал ждет меня.
Один из солдат бросил на товарища вопрошающий взгляд. Тот кивнул и произнес:
— Я получил приказ и даже сопровождал первого гонца.
«Последние остатки римской спеси?»
Солдат шмыгал носом и чихал. А первого скорее всего прислали на замену офицеру, лежащему сейчас в лихорадке и лязгающему зубами в бараке для больных. Эти двое были, похоже, из галлов, но и им пришлось несладко. Оружие и шлемы потускнели, килты note 76 промокли, руки посинели от холода, ввалившиеся щеки говорили о недостаточном питании.
— Проходи, — сказал второй легионер. — Мы позовем слугу, чтоб поставил в стойло твоего коня.
Эверард вошел в темную прихожую, где раб взял его плащ и нож. Несколько сонных воинов — одуревший от безделья штаб — уставились на него, и в их глазах промелькнула внезапная слабая надежда. Нашелся помощник, взявшийся проводить гостя до комнаты в южном крыле здания. Он постучал в дверь, услышал хриплое «открывай», повиновался и доложил:
— Господин, прибыл германский посланник.
— Впусти его, — прохрипел голос. — Оставь нас одних, но будь снаружи, на всякий случай.
Эверард вошел. Дверь за ним захлопнулась. Скудный свет едва просачивался в свинцово-серое окно. Повсюду на подставках стояли свечи. Сальные, а не стеариновые, они больше дымили и воняли. Углы комнаты заполняли тени, заползающие на стол с разбросанными свитками папируса. Кроме того, тут было два стула и сундук — видимо, с одеждой. Пехотный меч и ножны висели рядом на стене. Жаровня с углями согревала комнату, но воздух стоял тяжелый.
Цериалис сидел за столом в одной тунике и сандалиях — плотного телосложения человек с жестким квадратным лицом, чисто выбритым, с глубокими складками. Он внимательно оглядел вошедшего.
— Так ты гот Эверард? — сказал Цериалис вместо приветствия. — Посредник говорит, ты знаешь латынь. Надеюсь, он не обманул.
— Знаю.
«Трудновато будет, — подумал патрульный. — Не в моем характере пресмыкаться, но он может решить, что я слишком высокомерен, а он не собирается терпеть дерзости от какого-то проклятого Юпитером дикаря. Нервы у него, должно быть, на пределе, хотя это понятно».
— Генерал поступил весьма великодушно и мудро, приняв меня.
— Ладно, признаюсь, сейчас я готов выслушать даже христианина — лишь бы совет оказался дельным. А нет — так я бы с превеликим удовольствием распял его на кресте.
Эверард выказал удивление.
— Еврейская секта, — проворчал Цериалис. — Слышал об иудеях? Еще одна свора неблагодарных мятежников. Ну, а ты — насколько я понимаю, твое племя живет на востоке. Почему, провалиться мне в Тартар, ты ищешь себе забот в здешних местах?
— Я думал, генералу рассказали об этом. Я не враг ни вам, ни Цивилису. Я побывал в Империи и во многих областях Германии. Так сложилось, что я даже знаком с Цивилисом и с некоторыми его приближенными. Они доверили мне говорить от их имени, потому что я человек посторонний, против которого вы ничего не имеете. А так же потому, что, зная римские обычаи, я могу донести до них ваше слово ясным, неискаженным. Что касается лично меня, то я торговец, которому нравится вести дела в этих краях. Мирная жизнь приносит больше доходов, и, кроме того, я надеюсь получить что-нибудь за свои услуги.
Убеждать германцев было сложнее, но ненамного. Мятежники тоже ослабли и потеряли решимость драться до конца. Готу можно было поручить лично встретиться с имперским командующим, что могло принести пользу, но никак не ухудшило бы теперешнего скверного положения. После того как гонцы передали предложение, легкость, с которой удалось договориться о встрече, удивила германцев. Эверард ожидал этого. Он лучше их знал из хроник Тацита и наблюдений с воздуха, как тяжело приходилось римлянам.
— Мне все это известно! — резко произнес Цериалис. — Они забыли упомянуть лишь о твоем интересе в этом деле. Хорошо, мы поговорим. Но предупреждаю: начнешь вилять, я сам вытолкаю тебя отсюда. Садись. Нет, налей нам сначала вина. С вином в этом лягушачьем болоте хоть не так паршиво.
Эверард наполнил два серебряных кубка вином из красивого стеклянного графина. Стул, на который он сел, был также весьма изящен, а вкус напитка
— превосходен, хотя Эверард отдавал предпочтение менее сладким винам. Здесь, должно быть, все принадлежало Цивилису. Цивилизации.
«Никогда бы не стал восхищаться римлянами, но, кроме работорговли, налогов на крестьянский труд и садистских зрелищ, они принесли с собой еще многое другое. Высокая культура, процветание, широкое мировоззрение — эти ценности не вечны, но, когда прилив отступает, он оставляет разбросанные среди обломков книги, новые технологии, верования, идеи, воспоминания о том, что было раньше, — материал для потомков, который нужно ценить, беречь и использовать, строя новую жизнь. А из воспоминаний о прежней жизни остаются не только те, что связаны с элементарной борьбой за выживание».
— Так, значит, германцы готовы сдаться, а? — переспросил Цериалис.
— Прошу прощения у генерала, если мы неверно изложили свои мысли. Мы не сильны в латинском.
Цериалис стукнул кулаком по столу.
— Говорю тебе, прекрати ходить вокруг да около или убирайся вон! Ты принадлежишь к королевскому роду, происходящему от Меркурия. Во всяком случае, так себя держишь. Я тоже родственник императору, но он и я обыкновенные воины, которым досталось выполнять тяжелую работу. Так что пока нас здесь только двое, мы можем быть друг с другом откровенны.
Эверард рискнул улыбнуться.
— Как пожелаете, господин. Осмелюсь сказать, вы не совсем ошиблись относительно наших намерений. А раз так, почему бы вам не перейти к делу? Вожди, пославшие меня, не собираются идти в рабство. Но они хотели бы положить конец этой войне.
— Какие силы у них остались, чтобы ставить условия? Что у них за душой? Мы больше не видим перед собой настоящего войска. Последней попыткой Цивилиса, достойной упоминания, была морская операция этой осенью. Меня она не встревожила, а удивила: он еще трепыхается! Закончилась она для него неудачно, и он убрался за Рейн. С тех пор нам удалось разгромить его владения.
— Я отметил и ценю тот факт, что вы бережете его собственность.
Цериалис взорвался смехом.
— Конечно. Вбиваю клин между ним и остальными. Заставляю их задуматься, почему они должны проливать кровь и умирать ради его процветания. Я знаю, они уже сыты по горло. Ты пришел от группы родовых вождей, а не от него.
«Это верно, и ты довольно проницателен, парень».
— Связь несовершенна. Кроме того, мы, германцы, привыкли к независимости. Но это не значит, что меня послали, чтобы предать его.