– Боб Бирингейнин был провидцем! – огрызнулась она на меня. – Ты только червяк, ползающий по трупу великого человека. Кевин, прикажи ей не делать так больше!
– Не делать что? – спросил он. Она повернулась к нему, и я видела, как он вздрогнул, даже находясь в десяти футах от нее. – Сказать, чтобы больше не исчезала?
– Да, – прошипела она как рассерженная гадюка. Он дважды быстро сглотнул и обратился ко мне.
– Хм… не делай больше этих штук с исчезновением. Не становись туманом. Кроме тех случаев, когда я сам прикажу тебе. – Он не оглядывался на Иветту, вместо этого уставившись на ковер и на свои потрепанные теннисные туфли. – Можно мне теперь идти?
Она продолжала пялиться на него, и мне не нравился блеск ее глаз. Он не предвещал ничего хорошего. Серьезно, ничего хорошего.
– Да. – Она швырнула ему пузырек из-под духов.
Он чуть было не упустил его, и я почувствовала, как все мое существо джинна загорелось нетерпением. Ну конечно! Был некий шанс, что он его уронит… Я не могла сделать многого, но в моих силах подтолкнуть бутылочку, и как только она выскользнет из его рук, удостовериться, что она ударится об острый край кофейного столика с достаточной силой, чтобы разбиться в пыль.
Он удержал ее. Черт.
Иветта кивком указала на меня.
– Забери ее с собой.
– Да. Хорошо. Ты идешь со мной.
Я не хотела уходить. Мне хотелось остаться здесь, охраняя эту синюю бутылку, в которой содержалось все, что осталось от Дэвида, но я не могла противиться прямому приказу. Кевин вышел из гостиной, и я должна была следовать за ним.
Я успела увидеть, как она снова села на диван и взяла закупоренную бутылку, удерживая ее обеими руками. Выражение ее лица – алчное, удовлетворенное, предвкушающее – наполнило меня арктическим холодом.
Кевин прошел через дверь, на которой было написано:
КОМНАТА КЕВИНА.
НЕ ВХОДИТЬ!
Она была украшена картинками с черепом и костями, пентаграммами и изображениями голых девочек, обнимающих свои лодыжки.
Дом, поганый дом… Он закрыл за мной дверь, пару секунд пялился на меня, потом положил пузырек в какую-то мерзкую пепельницу, полную оберток от леденцов, и чего-то, весьма напоминавшего раздавленные окурки. Я огляделась. При повторном осмотре комната Кевина привлекательней не стала. Здесь даже сесть было негде, кроме неопрятной разобранной мальчишеской кровати, так что проходить я не стала.
Кевин повалился на кровать, вытянулся во весь рост и закинул руки за голову, разглядывая постер на потолке.
– Ты действительно чуть не убила тех людей?
– Ты же хотел, чтобы я это сделала? – задала я встречный вопрос, скрестив на груди руки.
Он снова пожал плечами, настолько выразительно, насколько это вообще можно было сделать лежа.
– Возможно, ты оказала бы хорошую услугу. Жить в таком занюханном городишке, и все такое…
– Почему именно Сикаскет? – спросила я.
Он продолжал изучать фотографию кинозвезды, выпятившей губы в жеманной улыбке.
– В этом городе есть что-то особенное?
– Он был важен для него. Ну, ты поняла. Для Дэвида. – Он произнес это имя с пренебрежительной гримасой – Она несколько лет хотела прибрать его к рукам. Пыталась заполучить его и раньше, но Плохой Боб не позволял ей иметь его больше, чем несколько часов подряд. Говорил, что она может сломать его.
Слишком много информации… я пыталась не думать о том, что означают его слова.
– И что теперь?
Еще одно движение плеч, неудобное в лежачем положении.
– Не знаю. Не люблю, когда она говорит мне всякое дерьмо. – В этих словах чувствовалось что-то гораздо большее, чем просто легкая обида. Юноша казался мне все интереснее. Возможно, существовал способ его использовать.
Я с визгом тормозов остановила паровозик своих мыслей, когда Кевин внезапно перевел заинтересованный взгляд на меня.
– Тот твой другой прикид мне нравился больше.
Проклятье. Я постаралась не подать виду, насколько его взгляд меня встревожил.
– Какой?
– Ты знаешь… – он изобразил жестами груди, – и чулки. Ну, тот, с передником.
Он все еще не приказывал мне это надеть.
– Может быть, тебе понравиться что-то более элегантное? – Вопрос был глупым. Меня окружали глянцевые фотографии женщин, одетых лишь в улыбки и полоски ткани не шире шнурков. Элегантностью здесь и не пахло.
Его темные глаза стали жесткими.
– Да мне по барабану, нравиться тебе это или нет, просто надень.
Ну да. Теперь это был приказ. Возможности для маневра у меня не оставалось. Брючный костюм исчез, его сменил Голливудский Кошмар а-ля француженка-горничная. Правда, мне отчасти нравились туфли, да и топ в чем-то был неплох. Я бы не возражала его надеть и увидеть, как меняются глаза Дэвида, но наблюдать подобный взгляд у ребенка… меня бросило в дрожь.
Корсет явно приподнялся. Я посмотрела вниз на свое выпирающее декольте и обнаружила, что мне добавили кое-что новенькое. Стильная татуировка в виде перевернутой пентаграммы на моей левой груди. Тревожно близко к тому месту, где когда-то находилось пятно Метки Демона.
Я подняла глаза. Кевин сидел на кровати, рассматривая меня. Он облизнул губы и приказал:
– Повернись.
Я подчинилась. Повернулась так, чтоб стоять к нему спиной.
– Ты вроде сказала, что у меня только три желания?
Я сохраняла спокойствие. Он дураком не был. Понял, что я лгала.
– Как ты думаешь, что моя мамочка сейчас делает с твоим другом? Он ведь твой друг, верно? – Кевин изучал меня слишком уж понимающими глазами, отыскивая больные места. – Или больше, чем друг? Ты с ним трахалась?
– Ты вообще-то еще слишком мал, чтобы задавать подобные вопросы. – Ответила я чопорно. Тон Джулии Эндрюс не сочетался с нарядом куколки с обложки журнала.
– Скажи мне. Ты это делала?
– Почему тебе так хочется это знать? – Спросила я. Мой вопрос его осадил. Чуть-чуть. – И вообще, как ты узнаешь, сколько желаний я исполню? Может быть, их будет десять. А, возможно, двадцать. А может, следующее твое желание будет последним, а затем я доберусь до тебя, чтобы разорвать на мелкие орущие клочки? Хочешь испытать удачу?
Я улыбалась, когда говорила это. Дружелюбно. Тепло. Приглашающе.
Он прижался спиной к спинке кровати, где Мисс Июль-2003 сжимала свои обнаженные груди, предлагая их для осмотра.
– Какой от тебя прок, если я ничего не могу с тобой сделать? – резко и раздраженно спросил он. – То есть, я все равно пожелаю. То, что мне хочется больше всего.