На этот раз память не подвела князя, и он уверенно пошел в нужном направлении. Арсы всю дорогу проявляли непонятную живость, которую Дарник сначала объяснял опасностью всего их предприятия, но, чем дальше, тем все больше настораживался.
— Неужели там семь тысяч солидов? — беспрестанно повторял один из них, второй же лишь пугливо зыркал по сторонам.
— Здесь, — указал Рыбья Кровь, уже в сумерках выйдя к заветному месту.
Слежавшаяся каменистая земля с трудом поддавалась ножам и посохам арсов. Наконец наконечник посоха с характерным звуком ударил в деревянную поверхность. Пока один арс доставал сундучок, второй рядом с сидящим на корточках князем выпрямился во весь рост. Дарник, не глядя, вскинул двумя руками свой посох над головой. Удар, пришедшийся по собственному древку чужого посоха был так силен, что опрокинул князя на спину. Через мгновение он уже сражался с двумя своими телохранителями. Спасло, что они не догадались взять его в клещи, а напали с одной стороны и в темноте не могли быстро нанести разящий удар. Он на звук определял их движения, но тоже не сразу мог до цели достать набалдашником. Не получается по голове, так вот вам в колено, вот вам в пах! Тот, кто согнулся с разбитым коленом, получил острием удар в шею, раненному в пах достался удар набалдашником в висок. Для верности Дарник каждого еще пырнул ножом в сердце.
Когда-то, набирая себе телохранителей, он специально отсеивал самых громадных и мускулистых, полагая, что не следует доверять свою жизнь тому, с кем он сам не сможет справиться один на один. Сейчас эта предосторожность полностью себя оправдала.
Пора было уходить, и, оттащив убитых подальше в кусты и сняв с них все, что могло служить их распознаванию, Рыбья Кровь взвалил на плечо тяжеленный сундучок с золотыми монетами и поспешил вдоль берега подальше от Корчева.
Рассвет застал его спящим на арсовых рубахах, брошенных на траву. Проснувшись, князь медленно приходил в себя. Про то, что золото способно мутить человеческий рассудок, он был наслышан. Но, чтобы вот так напрямую столкнуться с этим, никак не ожидал. Открыв сундучок, он долго перебирал солиды, рассматривая их так и эдак, — никакого особого волнения не приходило, разве что проскользнула легкая тревога, что кто-то может сейчас заметить его в зарослях кустарника и тоже сойти с ума.
У Дарника возникло сомнение, стоит ли вообще пробираться к рыбачьей лодке, не хотелось снова увидеть этот алчный блеск в глазах оставшихся арсов. Он даже подумал, а не попробовать ли ему переплыть Сурожское море самостоятельно, нанять другое судно и переплыть. Телохранители вряд ли осмелятся без него возвращаться, убьют рыбака с сыновьями и отправятся в Корчев наниматься в охранники. Интересно было узнать, чего он сам стоит в рискованном пути без привычного войска и телохранителей. Даже развлек себя предположением, как сможет попасть со своим золотом в Херсонес и зажить там совсем не войсковой жизнью. Найдет хорошенький домик с садом, обзаведется наложницей, купит трех-четырех мальчишек-словен и будет их обучать всему, что знает. Про свою настоящую жизнь скроет, зато как красиво зазвучит: «Был на свете такой князь Дарник, который делал то-то и то-то…» А потом на городском торжище кто-нибудь его опознает, возможно, даже осудят на смерть, зато с каким восторгом будут потом рассказывать выросшие мальчишки его истинное жизнеописание своим детям и внукам! Наверно, это и есть настоящее малое бессмертие, когда сто — двести лет кто-то будет вспоминать о твоих поступках как о чем-то совершенно недавнем, думал Дарник.
Потешив себя подобными фантазиями, он закопал в песок взятые у арсов вещи, взвалил на плечо сундучок и пошел дальше вдоль берега моря. Солнце еще как следует не пригрело, а князь уже нашел свою рыбачью лодку. Там, понятно, даже тавры были в крайнем беспокойстве. Рассказ Дарника о схватке с городской стражей не вызвал недоверия: огромный синяк на левом предплечье и сильная царапина на спине от падения на острый сучок убедительно о том свидетельствовали. Удивлялись лишь, как удалось сохранить в целости сам сундучок.
— Темно было, вот стражники и не заметили, — пояснил Дарник.
На ближайшем дворище купили продукты, оба бочонка наполнили свежей водой, и путники-добытчики пустились в обратное плавание. Оно заняло больше недели. Из-за сильного волнения на море плыли вдоль берега, вдвое увеличив себе расстояние. Рыбья Кровь всю дорогу зорко приглядывался и прислушивался к оставшимся арсам, даже спал в четверть глаза — ни малейшего сомнения в надежности телохранителей не появилось. Зато князь с изумлением обнаружил, что безумие золота стало скрести его самого, беспрестанно возникали мысли, как обезопасить сам сундучок, как скрыть ото всех полное количество в нем монет, как дольше их вообще оттуда не доставать и не тратить.
По мере приближения к Новолипову в голову князя вклинивались и другие неприятные мысли: а не собрали ли тарначи большое войско? А не понес ли Корней слишком большие потери? А нет ли плохих вестей из Ракитника?
Когда казалось, что вот-вот, и они будут дома, наперерез их лодке вылетели два небольших суденышка с полудюжиной гребцов в каждом. Это была бы самая ехидная насмешка судьбы, если бы вот сейчас его, липовского князя и хазарского визиря, захватили в плен какие-либо местные пираты. А из достойного оружия на всю рыбацкую лодку имелось лишь два лука, по пять клевцов и сулиц, не считая рыбачьих острог и топоров. К глубокому облегчению путешественников, это оказались свои липовцы. Предусмотрительный Кривонос, оставшийся за воеводу-наместника, рассудил, что без собственной флотилии существовать невозможно, и реквизировал у тавров два суденышка.
— Все ли хорошо? — спросил Дарник у вожака липовцев, чуть стихли шумные приветствия.
— Еще лучше, чем хорошо, — загадочно улыбнулся тот.
Князь хотел, разозлиться на эту его вольность и не сумел, слишком рад был, что опасное плавание закончилось. Так и шли к берегу борт о борт, говоря о мелочах.
— Корней привез полсотни домов, а из Ургана первый ромейский караван прибыл, — успел сообщить вожак.
Ага, значит, это еще не главные радости, понял Рыбья Кровь.
На берег его вышла встречать толпа хазаро-словен. И тоже на многих лицах проскальзывали лукавые улыбки. Неужели Всеслава приехала? — похолодел Дарник.
Всеми хитрыми ужимками и недомолвками, естественно, управлял Корней.
— Вон за тем сундучком лучше присматривай, — строго сказал ему Дарник.
— Да никуда это поганое золото не денется, — отвечал хорунжий. — Ты лучше сюда посмотри.
Дарник посмотрел. В десяти шагах от него в расступившейся толпе стояла Зорька, держа за руку двоих пятилетних мальчишек. Что это еще за мальчишки? — едва не сорвалось с уст князя, прежде чем он сообразил, что это его сыновья: тот, что поживей, сын Черны Смуга, тот, что позастенчивей, следовательно, сын Зорьки Тур.
Зорька была хороша, два года назад выглядела обычной немолодой уже женщиной, а сейчас будто на пять лет помолодела, постройнела и обрела вид не стряпухи-наложницы, а настоящей княжеской жены.